Война, которой не должно было быть. 16 высказываний Сергея Лойко

На днях в программе «Археология» на «Радио Свобода» вышло интервью с российским военным журналистом Сергеем Лойко. Именно после его фотографий из Донецкого аэропорта, украинские СМИ и общественность обратили внимание на знаковую защиту аэропорта украинскими бойцами, получивших прозвище «киборги». Оборона аэропорта продолжалась 242 дня и совсем недавно Лойко выпустил об этом книгу. «Новости Донбасса» собрали самые интересные высказывания журналиста.

Одна из многочисленных фотографий Сергея Лойко, снятая в Донецком аэропорту

1. Про Донецкий аэропорт

Аэропорт — это главный герой книги, символ цивилизации, которую человек строит годами, а потом за 242 дня с оружием в руках разрушает, она падает ему на голову и погребает его.

2. Закончилась ли война на Донбассе

Я очень надеюсь, что по большому счету - да. Ведь человек, который начал войну, он же неглупый человек. Это же не война украинского народа против русского народа, это не война России против Украины — это война одного человека против русских, против украинцев. И, я надеюсь, этот человек понял, что ошибся.

3. О смысле удержания аэропорта

Сейчас вообще никто из украинских военных не может точно сказать, кто отдал приказ. Вроде бы, существовал приказ: держитесь. И они держались. На мой взгляд, они в любой момент могли уйти и сказать: мы больше не можем защищать то, что нельзя защитить. Но почему-то они не уходили. Это было такое продолжение Майдана, такой Майдан на войне. В этом аэропорту не было случайных людей, туда вообще стояла очередь из украинских военных.

4. О людях, которые удерживали аэропорт

Офицеров там было немного. Это все были взрослые люди, молодежи там почти не было. Некоторые были с военным опытом, некоторые - нет. Самое главное, что их отличало, — они были добровольцами.

5. Об атмосфере в аэропорту

Вообще, все в аэропорту было другое. Там не было чувства голода. Я вспомнил, что ничего не ел, только на четвертый день, когда мне дали какую-то сушку, и я стал ее сосать, - что-то у меня аппетита не было. Я вообще не мог вспомнить, когда я пил, когда я, извините, писал. Там все жили каким-то святым духом.

6. О боязни смерти

Когда организм уже так напитывается адреналином, что он у тебя течет из ушей, ты перестаешь реагировать, как будто под наркозом: тебе вкололи анаболик, и ты - киборг. Они превратились в киборгов. Здесь ничего особо легендарного нет. Они не боялись умереть, потому что то, где они были — это было страшнее смерти. Они были в аду. И смерть в каком-то смысле была бы избавлением от этого. Там не было ни одного безопасного места, даже если ты лежал, тебя могло накрыть, тебя могло убить. Там не было ни одного безопасного сантиметра, там не было ни одного кубического метра, не искореженного «Градом», минами, осколками. Я спросил одного офицера: «А что вы так вцепились в это дело, почему вы защищаете этот кусок земли, который насквозь простреливается со всех сторон?» Он ответил: «Мы же должны что-то защитить, в конце концов, мы и защищаем, у нас пока получается».

7. О водителе с позывным “Доберман”

Это было путешествие в ад. Там был один водитель (у него был позывной «Доберман»), он у меня в книге - один из реальных людей. Книга населена вымышленными персонажами с вымышленными позывными и в основном вымышленными именами, а этот позывной я решил оставить нетронутым, потому что он был с самого начала до самого конца. И когда его БМП в конце концов сгорел, он один-единственный оттуда вылез, потерял руку, попал в плен, но остался жив. Это был сталкер, настоящий сталкер.

8. О российских военных в Донецке

Один командир бригады рассказал мне в доверительной беседе, что там находятся регулярные российские военные. Командир одной российской бригады звонит ему по мобильнику (они друг друга знают по какой-то прошлой жизни, вместе были где-то) - а до этого у них был тяжелый затяжной бой, разведка попала в засаду - и говорит: «Михалыч, у меня двое твоих двухсотых и один трехсотый (то есть двое убитых и один раненый) - хочешь забрать?». А тот ему говорит: «Саша, у меня сегодня нет обменного фонда, я никого не поймал». «Я тебе в долг дам, потом вернешь». Через день после нового затяжного боя этот Михалыч звонит этому Саше: «Саша, я готов тебе вернуть, у меня двое твоих двухсотых и двое трехсотых». «Ну, я же тебе одного дал». «А я тебе с процентами возвращаю». Или другой эпизод. Командир российских военнослужащих звонит другому украинскому командиру, который находится за линией фронта, и говорит: «Слушай, мне подвезли три тысячи снарядов, мне их надо выпустить. Ты там закопайся на всякий случай как следует». А тот отвечает: «Не успею, мы только позиции поменяли. Ты можешь два дня подождать?». «Нет, я должен сегодня выпускать». «Слушай, но ты же по площадям будешь бить, давай я тебе дам координаты». Он дает ему координаты какой-то помойки и пустого леса. Помойка вся разрушена.

9. О том, что труп на войне – это товар

Однажды возвращали труп одного военного (я не буду говорить, кто – кому) за 24 часа без стрельбы: то есть я тебе возвращаю, а ты 24 часа не стреляешь.

10. О странностях на этой войне

Вечером украинское телевидение сообщает: сегодня с боем взят населенный пункт такой-то, отличился такой-то добровольческий батальон, который храбро сражался, ни одного убитого, пять раненых, враг изгнан. Мне рассказывает командир десантников, который принимал в этом участие, что было так: они прошли этот населенный пункт, где никого не было, добровольческий батальон должен был идти вместе с ними, но те проспали и не пришли. Когда они проснулись, позвонили командиру десантников: мы опоздали, идти нам или нет? Им сказали: ну давайте, вы зачистите это место. Этот батальон входит в населенный пункт, они открывают дверь одного из домов, кидают туда лимонку, она ударяется в другую дверь и вылетает наружу — двое раненых. Затем один делает селфи возле стелы с названием города. Зачем ему для селфи стрелять? Идиот. Он стреляет, пуля попадает в бетонную стелу, отлетает и ранит его друга в голову. Затем они звонят этому командиру десантников: «Слушай, мы так торопились в бой, что у нас хавчика нет, не мог бы ты поделиться?». Он говорит: «Ну, у меня немножко осталось». Он дает им еду, они возвращаются в Пески, там устраивают привал и обед. Во время разгрузки один из них стреляет себе в ногу — четвертый раненый. Потом они попили, поели, ложатся отдыхать. Один лег так, что у него ноги торчали на улицу. По дороге проезжает бронетранспортер — пятый раненый. Я не хочу сказать, что там не было страшной войны. Там была страшная война, но часто была война и такая странная, потому что на самом деле

11. О том, что на Донбассе не было межэтнического конфликта

Все, что нам рассказывают про каких-то фашистов, про каких-то жидобендеровцев, — это абсолютный бред. Рядом есть Херсонская, Днепропетровская, Харьковская области, там люди шикарно живут, отдыхают. Они едят, пьют, водят детей в детский сад, в школу, вечером идут в консерваторию. То есть они живут нормальной жизнью, и никакие каратели, никакие фашисты туда не приехали, никого не убили, никого не захватили. Все это было выдумано с самого начала теми, кто начал эту войну.

12. О воюющих на стороне «ДНР» и «ЛНР»

В основном в Донбассе было очень много людей без работы, без определенных занятий, каких-то бомжей, наркоманов, уголовников. Я не хочу сказать, что участие в этой войне принимает абсолютный плебс, но те, кто раздавал оружие, раздавали его каким-то людям. Вам дадут оружие - вы что, пойдете на войну? Нет. А тут человеку давали автомат, просто записывали в тетрадь: «Как тебя зовут?». «Петров». «Держи автомат, Петров». Петров счастлив, садится с автоматом на баррикаду из покрышек. Я вообще удивляюсь, как эта баррикада не загорается от его перегара. С другой стороны, там были «романтики» вроде Гиркина, искатели приключений, которые помешались на реконструкции. Они оказались в ситуации, где они наконец могут воплотить в жизнь свои реконструкции, играть роль в настоящем театре, а не в каком-то захолустном.

13. О приехавших на Донбасс россиянах

Очень многие просто приехали из России заработать денег. Конкретный пример: парень из Орска, у него жена, двое детей, он взял кредит, чтобы отремонтировать квартиру, работы у него нет. Ему пообещали сто тысяч рублей. Он едет в Донецк. А он раньше в армии был танкистом, он и становится танкистом. Его убивают, он не получает ни сто тысяч, ничего. Один украинский офицер находит его тело, его документы, снимает документы и публикует это в Фейсбуке. Жена этого парня из Фейсбука узнает, что случилось. Муж поехал заработать. На Донбассе много лишних людей. Россия в этой войне избавляется от своего человеческого шлака.

14. Об украинцах на войне

Украинцы защищают свою независимость. Они ведут оборонительную войну, они сейчас даже не пытаются отвоевывать Донбасс назад: а чего его отвоевывать, там все разрушено, это надо восстанавливать. Пусть и восстанавливают те, кто начал эту войну.

15. О журналистских стандартах на войне

Журналисту в данном случае трудно казаться независимым, если он хочет правдиво отражать события. Говорят: «вы - проукраинский» или «вы - пророссийский». Я не проукраинский и не пророссийский. У меня в этой книге есть эпизод, когда украинский спецназовец жестоко пытает какого-то сельчанина. Он совершенно сошел с ума от войны, только что был обстрел, погибли его люди. И он хватает первого попавшегося местного жителя, начинает его пытать ножом, думая, что тот - корректировщик огня. Это я видел своими глазами. Если бы я видел еще что-то ужасное, я и об этом обязательно рассказал бы. Я также видел ужасные вещи с другой стороны. Но Украина ведет оборонительную войну. 16. О съемке мертвых на фронте У меня есть страшные фотографии, даже я сам без ужаса не могу на них смотреть, но я их не давал. Между мной и зрителем есть редактор. Я знаю, что это слишком визуально, поэтому стараюсь их не посылать.

16. О Фейсбуке

Накануне выхода статьи мне звонит командир, у которого я брал интервью, и говорит: «Сергей, вы снимали пулеметчика Ивана Куряту, он сегодня погиб». Что я сделал, идиот: я поместил фотографию Ивана Куряты, написал - «Военный погиб сегодня в Песках», - просто чтобы сообщить людям, что идет война и там умирают (даже в Украине, если отъехать от войны километров на десять, там абсолютно мирная жизнь, трудно вообще поверить, что идет война). Я не должен был этого делать, журналисту вообще надо завязывать с Фейсбуком, надо быть очень осторожным. Я опубликовал это в Фейсбуке. Там, конечно, люди писали от «Слава героям» до соболезнований. В хоре этого стандартного соболезнования вдруг появился такой коммент: «Нееееееееееет, не верю!». Так она написала, его жена, мать троих детей, узнавшая о смерти своего мужа из Фейсбука. Командир сказал: «Сейчас я ей позвоню». Но он ей не дозвонился. Я до сих пор с содроганием об этом вспоминаю. Я и тогда чувствовал, и сейчас чувствую себя чуть ли не виновным в его смерти.