Мой Донецк

«Громадське телебачення Доннечини», «Общественное телевидение Донбасса», «Donbass Public TV» - это все мы, а нас 18. Это мы на разных языках, с разными названиями территорий. Как по мне, если для русского языка Донбасс приемлемо, то на украинском куда ближе и приятней звучит Донеччина - это слово из детства, напоминание о единственной украиноязычной газете дома, которая, кстати, как и мы сейчас, без дома и пристанища.

Постоянные обсуждения Донеччина - это не Донбасс, Донбасс - это не Новороссия, Новороссия - это не Украина. Изменяются названия, появляется новый смысл, который придают обстоятельства и война, идеологии и оккупанты. Не меняется только память о самих объектах - например о реке и об ивах на набережной, под которыми я вырос и самые первые месяцы моей жизни зафиксированы на пленку, где я укутанный в какие то вещи лежу в коляске все под теми же ивами.

До сих пор в том же районе стоит красное здание с его кружком натуралистов, куда я ходил каждый день следить за рыбками в аквариуме.

Не исчезают из памяти и воспоминания о парке вокруг этого здания. И о том, как мы собирались подпольно в феврале 2014 года на свои собрания и вещали из "тайных комнат".

Все эти объекты по разному назывались в разные времена - дом пионеров, дом юношеского творчества, парк Победы, бульвар Шевченко, Набережная Кальмиуса.

Но эти названия мне ни к чему - активация памяти происходит не по названию, а по целому узору нюансов, в том числе событий из собственной жизни. Узор, который внутри моей головы, складывался все 30 лет, которые я прожил там, у реки, под ивами. Уже скоро год как ни я, ни мои друзья и коллеги не появляемся на нашей набережной.

Сегодня кажется что мы все потеряли - и дом, и былую жизнь и нашу мечту.

Некоторых людей мы потеряли навсегда - кто то из них воевал за Украину, кто то решил поддержать «русский мир». И уже не вернуть моих старых знакомых. Думаешь, думаешь об этом всем и опускаются руки. А потом вдруг вспоминаю, перебираю в памяти части той самой мозаики, вспоминаю ощущение песка на набережной, подрезанные ивы, лавку, вспоминаю мост, троллейбус, свою первую машину на «МакДрайве» и перекресток на Марии Ульяновой с непонятным регулированием и силы возвращаются. Оживают погибшие.

Все то, что раньше казалось обыденным, от чего хотелось уехать подальше (и это правда), сегодня вдруг приобрело совсем иной смысл.

Ведь за те самые ивы и перекресток умирают реальные люди. С разными мотивациями они идут каждый на свою войну. Испуганные страшилками предыдущей местной власти об украинских националистах, мои соседи и некоторые земляки напуганы теперь пришлыми оккупантами из Ростова и Вологды.

Все ждут перемирия и пока живут лишь своими воспоминаниями о прошлом, где, наверняка, нет названий, а только ощущения и эмоции. Добавились и мечты о мирной жизни. И мы все ждем - кто то из наших журналистов - в Славянске, кто то в Мариуполе, я все чаще в Киеве. Мы ждем и помним наш Донецк, который всегда был, есть и будет нашим, с ивами, речкой и рыбками в аквариуме. Никто не сможет этого отобрать. Все передряги и бои утихают в представлении будущего, когда светит солнце, а очки надевать не хочется, смотришь вперед, а там знакомый троллейбус № 8 поехал.

Помнишь каждый поворот своего Донецка. Город, который каждый раз кто то пытается у тебя отобрать - вначале коммунисты, потом рэкетиры, мафиози, а теперь к ним присоединились еще и русские оккупанты. Я буду ждать и представлять себя не на площади Ленина и проспекте Ильича под флагами Новороссии или еще какой то экзотической структуры, а представлять себя у себя дома, с нашими ежедневными шестичасовыми (утром и вечером) гудками на «ДМЗ», отделом истории родного края в библиотеке, где осталась лежать моя карточка, я буду представлять наши погони за чиновниками и их миллионами, 12-часовой рабочий день в офисе и «в поле». И не смотря ни на что, даже не смотря на то, что меня и нас там нет физически, я всегда там, уже навсегда, где бы я ни был физически и что бы не предпринимали оккупанты.

Я там замкнут навсегда и он, мой город, замкнут во мне.