Жизнь на войне: купить нельзя продать

Сперва я хотела начать этот материал пошло и плоско: «В связи с событиями на Востоке Украины, которые привели к оккупации и вооруженному конфликту, в Украине начал развиваться жанр документального театра…» Далее следовало бы занудное бла-бла-бла, цитаты из комментариев режиссеров и авторов спектаклей. Ну, и закончила бы какой-нибудь шаблонно-заурядной фразой в стиле: время покажет. Или покажет время.

Ничего подобного не произошло. Я не лезла с диктофоном к спикерам, не металась в поисках творческого настроения и пресловутого вдохновения. Как обычный и в то же время не совсем обычный зритель посмотрела два совершенно удивительных спектакля. Первым был «Товар» в Театре переселенца в исполнении Алика Сардаряна, который выступил автором, режиссером и исполнителем. Совсем молодой мужчина, почти юноша, до Майдана и войны мечтавший стать режиссером, прошел Дебальцево в качестве санитара. Вторым стал моноспектакль Галины Джикаевой «Ополченцы» другого переселенческого – крымского – PostPlayТеатр по пьесе Дэна и Яны Гуменных «Дочке Маше купил велосипед».

…Театр без кулис, сцены, заученных поз и взглядов. Без софитов и суфлеров. Без грима и актов. В интимной полутьме, в которой легче говорить о том, о чем говорить и не говорить невозможно. Искусство нашего времени, когда еще рано героизировать и овеивать легендами войну. Она не завершилась. Она в нас. Но после того как подвергнешь душу часовому испытанию документальным материалом, о котором точно знаешь – это было, и было именно так, до дрожи хочется мира и весны без оглушающего эха взрывов, рассекающих истерзанную землю родного, но такого далекого Донбасса.

Фото Александра Железнова

«Товар». Товар – это жизнь. И смерть на войне – тоже товар, хотя гораздо менее ценный. Жизнь дороже. Жизнь можно продать, купить, обменять. Ее нельзя вернуть – это единственный изъян товара с биркой «Жизнь». Чтобы понять ценность жизни, ты сначала умираешь. Твой путь обрывается на окровавленных носилках вместе с бойцом украинской армии. Напоследок ты выдыхаешь, до смерти пугая юного санитара, который на какое-то мгновение верит – жизнь еще может стать товаром! Его можно продать задорого родным простым звонком по телефону: «Жив. В госпитале. Вытянули». Не выжил. Тут, на «Кресте». Шансов не было.

Вот он мелькает – злополучный «Крест». Дебальцевский. Перекресток двух дорог. Двух миров. Двух жизней. Одной, где были мир, весна и беззаботное розовое пальто, которое по наитию надела на спектакль. И другой, где за два года камуфляж въелся в кожу. Они должны были встретиться. Другая жизнь и пальто цвета фуксии, такое же неуместное на войне, как смерть. Или жизнь.

Жизнь, которая выбрала… ополченца. Четыре пули, грамотная работа разведки по оказанию первой помощи. Операция в Бахмуте, тогда еще Артемовске. И жизнь. Как товар. Как предмет торга. Цена свободы одного из наших. Ты ловишь себя на дикой мысли – блин, я рада тому, что он выжил!.. Бессознательно улыбаюсь, глядя на то, как курит, выдерживая финальную паузу, Алик Сардарян, не только я. Улыбка застыла еще на одном лице… Невидимом мне, но явственно осязаемом. Да, я уверена – он улыбался. Ведь он не убийца. Он – воин.

Фото автора

«Ополченцы». Быть может, это был он. Выживший после четырех пуль, одна из которых попала в печень. Может, это был его товарищ, и он умолчал о нем во время бессвязной исповеди в ночном Киеве. А быть может, забыл. Потому что в его жизни были эпизоды, которые он предпочел забыть. Вычеркнуть из памяти. Растворить в глубинах бессознательного.

Не знаю, как его зовут. Но мне кажется, что я знакома с ним всю жизнь. На вашем райончике в Донецке обязательно жил такой типок. Непримечательный, белобрысый. Или просто серый. Кое-как учился в школе. Так, чтобы не хуже, чем сосед. Затем, чтобы все было, как у людей, окончил ненужный технарь. Пошел работать в шахту. Или на завод. А если зассал – на автомойку. Женился. Дочь. Все дела. Типичная безвыездная жизнь с псевдоевроремонтом в «хрущобе», а если повезло – девятиэтажной панельной «брежневке», где с трудом можно разминуться на кухне, не соприкоснувшись ягодицами. По выходным – купание «на карьере» в Авдеевке. Первая тачка, купленная в кредит, – дребезжащий «Ланос». Чтобы не хуже, чем у людей. Чтобы покатать дочу, провезти тещу. Ну, вы поняли. Понты дороже денег.

Денег, которые однажды закончились. Вместе с работой и войной. Началась другая жизнь – жизнь как товар. Он продал ее. Дешево. За еду и сигареты, хотя сначала думал, что за велосипед для дочери, – сам признается, прощаясь навсегда. Его жизнь кончена, даже если продолжается. Продолжается там, в Донецке. Иллюзорном ветшающем городе, заменившим целый мир. Мир, где мог бы свободно и вольно звучать смех дочери, лучиться счастьем глаза гордого отца… Но нет, этот мир не принял его. Выплюнул обратно. Круг замкнулся. «Ополченец» умер, осталась оболочка, умеющая убивать…

Оболочка, не вызывающая ненависти, которая выжигала еще год назад, когда не выдержал бетон ДАПа, обгорела среди зимы земля под Дебальцево. Я поняла, что перестала ненавидеть врага! Не этого конкретного запутавшегося лузера. Я перестала ненавидеть их всех. Презираю – да. Мне не нужен мир на условиях Москвы – да. Мне чужды скрепные «идеалы» «ДНР» – да. Но ненависти нет.

Дело не в том, что «ополченца» играла прозрачно-хрупкая Галина Джикаева, знакомство с которой – отдельная история из прошлой жизни. А в том, что я зверски, страшно, до изнеможения устала от войны. От жизни как товара, а не высшей ценности, высшего блага и неимоверного наслаждения, достойного того, чтобы упиваться каждым мгновением. Прекрасным и неповторимым. Как сама жизнь.