Ровно 80 лет назад коммунисты совершили геноцид украинского крестьянства и казачества

Тот, кто хорошо знаком с историей украинского народа, наверное, знает, что собственно сам Голодомор-геноцид в СССР на территории, заселенной украинцами, состоялся в первое полугодие 1933 года.

Апогей же смертности от него пришелся именно на весну того страшного года - пишет кандидат филологических наук, доцент Восточноукраинского национального университета имени Владимира Даля (Луганск), журналист, общественный деятель Ирина Магрицкая на сайте Радио Свобода .

Все, что происходило в Украине в 1932-м, мало чем отличалось от тотального голода (не путать с голодомором) на всех других территориях бывшего СССР вследствие сталинской политики коллективизации и индустриализации.
 
Я уже неоднократно писала о том, почему в современной Украине годовщину Голодомора по указу Кучмы отмечают почему-то не весной, а поздней осенью. Повторюсь еще раз.

Дело в том, что Леонид Кучма развивал вовсе не демократическую Украину, а постсоветскую олигархическую. Поэтому, ему и его олигархическому окружению в такой Украине значительно спокойнее с народом, который знает свою историю весьма приблизительно.
 
Показательно, что сам сын постгеноцидных крестьян из Черниговщины - Кучма - был одним из немногих народных избранников, которые в 1990 году проголосовали против принятия Декларации о государственном суверенитете Украины, а в августе 1991-го он даже не поддержал Акт провозглашения независимости Украины.

И вообще, в паспорте будущего президента по его собственной воле тогда была записана национальность «русский».
 
Но еще более примечательно то, что наше постгеноцидное общество дважды выбирало этого «патриота» своим президентом и до сих пор послушно отмечает годовщину крупнейшей в своей истории трагедии совсем не в то время года, когда она произошла на самом деле, а тогда, когда это выгодно этому «патриоту» .
 
Меня совершенно не удивляет, что вместо своего собственного Саакашвили в Украине в лучшем случае появляются только Ющенко и Тимошенко, и вследствие этого постгеноцидного феномена действенная борьба с коррупцией в нашем обществе может быть лишь недостижимой мечтой, как и fata morgana.
 
Это не мешало бы усвоить не только нашим согражданам, которые все еще ждут пришествия украинского Вашингтона, но и нашим зарубежным друзьям-советчикам, которые при первой же возможности призывают постгеноцидную Украину начать действенную борьбу с коррупцией ...
 
Вот почему прав выдающийся социолог современности Френсис Фукуяма, который убежден в том, что развитие гражданского общества в Украине может начаться только с усвоения всеми ее гражданами «общего травматического опыта», что в переводе с научного языка означает не что иное, как познание и усвоение нашим постгеноцидным обществом всей правды о Голодоморе.
 
Как по мне, борьба с коррупцией в Украине начнется вовсе не с президентских указов, а когда украинское общество станет отмечать годовщину Голодомора-геноцида не в ноябре, а именно в мае, относиться к этому значительно ответственнее, чем к совковому празднику 1 мая или неоимперскому - 9 мая.
 
В связи с этим хочу поделиться своими новыми наблюдениями относительно Голодомора и его последствий для украинского общества.

Уже много написано уважаемыми авторами о том ментальном переломе украинской нации в результате Голодомора, который превратил ее в целом с европейской на совково-евразийскую.

И то, что сегодня примерно половина украинцев стремится в Евросоюз, отнюдь не отрицает этого постгеноцидного феномена.

Потому жаждут, с подачи хитроумных политиков и политологов, в своем абсолютном большинстве совсем не к ментально общественным ценностям Европы, а к ее благосостоянию - пенсиям и зарплатам, усадьбам, авто, дорогам, одежде, лекарствам, и в лучшем случае - к образованию .
 
Нечто подобное уже было, когда наспех перекрашенные коммунисты агитировали нас осенью 1991 года за независимую Украину, печатая миллионными тиражами листовки, в которых писалось о том, насколько больше у нас будет телевизоров, холодильников и сала при условии выхода из СССР.

Сегодня, когда это оказалось циничной посткоммунистической ложью, процент сторонников нашей независимости сократился уже более чем вдвое и продолжает падать.
 
Это свидетельство глубокого морально-духовного кризиса постгеноцидного общества, которое почти на всех выборах ужасает европейцев своими политическими предпочтениями, сводя тем самым на нет такую ​​общечеловеческую ценность, как демократия.
 
Но Голодомор превратил в колхозных рабов не всех украинских крестьян.

Общеизвестно, что общественно-политические изменения меньше затрагивают сознание людей пожилых и отчасти зрелых, которые приспосабливаются к изменениям значительно хуже детей и молодежь.
 
Доказательств этому достаточно.

Именно на этой аксиоме социологии не в последнюю очередь базируются иммиграционные законы многих стран мира, которые значительно гостеприимнее принимают к себе на постоянное жительство иностранцев до 35 лет.

Это именно та возрастная граница, после которой человеку уже трудно измениться и приспособиться к новым условиям жизни при любых обстоятельствах.
 
Именно поэтому сегодня электоральной базой коммунистов в Украине являются люди пенсионного возраста, которые не смогли приспособиться к изменению общественно-политического строя в украинском государстве.
 
Именно поэтому даже Голодомор смог ментально сломать всех зрелых и частично зрелых людей весной 33-го. Самые молодые из них родились во второй половине 90-х годов позапрошлого века.

И только сейчас я поняла, что те странного вида сельские дедушки и бабушки, которых мне довелось видеть в Луганске только в моем детстве в шестидесятые, были именно ими.

С большими потрескавшимися от земли земледельческими ладонями, те пожилые люди торговали тогда на городских базарах семечками и собственными овощами.
 
Я помню, как эти одетые в традиционную украинскую одежду крестьяне всегда улыбались сквозь слезы и доброжелательно тянулись к нам, детая, предлагая простенькие «гостинцы» (леденцы, воздушные шарики и те же семена), несмотря на то, что мы иногда смеялись с их допотопного вида.
 
Разговаривали они все исключительно на украинском, но вышиванок не носили, потому что это была праздничная одежда, а праздников у тех пожилых людей с 1933 году уже никогда не было.

Но именно такие их черты, как приветливость, доброжелательность, вежливость и отзывчивость отметил в своих трудах первооткрыватель нашего постгеноцидного общества и его классик - Джеймс Мейс.
 
Сегодня я благодарна судьбе, что она дала мне возможность вживую увидеть тех, не искаженных голодомором, настоящих украинских крестьян.
 
Уже в 70-е и 80-е годы в те же села в Луганск приезжали уже совсем другие деды - нередко навеселые, часто искалеченные войной, в военных галифе, с гармониками.

Бывало, они матерились, пели фронтовые песни и попрошайничали, несмотря на других.

В девяностые и нулевые их сменили крестьяне в фуражках и лавсановых костюмах в тонкую полоску с колючими, полными подозрения глазами. Это все были уже деды из постгеноцидных поколений крестьян, которых тот же Мейс охарактеризовал как равнодушных и жестоких.
 
Но то были дети и внуки тех же земледельцев-атлантов, которых я еще застала в шестидесятых.

Возможно, даже их собственные дети, на которых Голодомор произвел значительно большее влияние, чем собственные родители.

Поэтому можно только догадываться, какой глубокий конфликт поколений пережило украинское село во второй половине 30-х.
 
Вообще-то, всю правду о том, что творилось в украинских селах весной 1933 года и в несколько последующих лет, мы могли бы узнать только из высокохудожественного литературного произведения, написать которое мог бы только непосредственно свидетель Голодомора.
 
Маленькие гении тогда в украинских селах и станицах были.

Но они были обречены на голодную смерть, ибо, как известно, гений и злодейство - понятия не совместимые, а пережить голодный геноцид без помощи последнего было очень трудно.

Ведь гениальный ребенок никогда не стал бы есть суп из своих друзей-соседей.

Как пример, приведу рассказ полтавской студентки Ярославы Дяченко, опубликованный в журнале «Краина» в ноябре 2010 года.

Ее бабушка рассказала ей о голодной смерти своего брата Ване весной 1933 года.

Уже пухлый, тот слег, обложился книгами и сказал свои последние в жизни слова: «Как мало я пожил, как мало прочитал и знаю».

Тех, кто знает, в кого превращается обычный человек на пороге голодной смерти, думаю, не надо убеждать в том, что так из жизни мог уйти только гений ...
 
Общеизвестно, что смертность от голода в городах СССР в 1932-1933 годах была в пределах 1%.

И только в Ставрополе и Краснодаре, по данным Роберта Конквеста, доля умерших от голода людей примерно составляет соответственно 36 и 29 процентов.

То есть, уровень смертности в тех городах в целом равен уровню смертности от Голодомора в кубанских и ставропольских станицах.
 
Объяснять это только тем, что на Северном Кавказе (Кубани и Ставрополье) проживало тогда 64% украинцев, думаю, было бы ошибочным.

Хотя бы потому, что в самой Украине этот процент тогда был значительно выше.
 
Нельзя объяснить этот феномен и тем, что в тех городах процент этнических украинцев был выше, чем в городах УССР.

Да, он, безусловно, был выше, чем, скажем, в Киеве, Харькове, Одессе или Луганске, но никак не мог сравниться с такими в то время почти моноэтническими городами, как Полтава, Сумы, Чернигов или Черкассы.
 
Поэтому, чтобы понять, почему те украинские города на Северном Кавказе были обречены сталинским режимом на геноцид голодом, надо заглянуть немного в историю.

И Краснодар (Екатеринодар) и Ставрополь были основаны во второй половине XVIII века как военные крепости. При этом Екатеринодар был основан переселенными сюда черноморскими казаками - прямыми потомками запорожцев.
 
Для экономии государственной казны Российская империя формировала гарнизоны крепостей преимущественно из тех же казаков, которые постепенно заселяли все прилегающие к ним территории своими станицами.

Понятно, что казацкая старшина оставалась главным образом в Екатеринодаре и Ставрополе, которые постепенно превратились в города.
 
С течением времени оттуда вышла не только военная элита Кубанского и Терского войска, но и казацкая интеллигенция, духовенство.

Именно эти слои и стали во время большевистской украинизации в 20-е годы прошлого столетия мощным центром украинского духа и образования на Северном Кавказе.
 
Вот почему перевоспитывать смертным голодом украинцев на русских только в местных станицах голодоморный посланник Кремля - ​​товарищ Каганович - просто не мог, не перевоспитав при этом главные очаги украинства - Краснодар и Ставрополь.
 
Для тех, кто сомневается в этом, приведу соответствующую цитату светоча современной мировой историографии Нормана Дейвиса: «В 1932-1933 годах в Украине и казацких землях сталинский режим ввел искусственно созданный голодомор. Цель заключалась в уничтожении украинской нации, а вместе с ней и «классового врага». Мир видел не один страшный голод. Однако голод, созданный как геноцидный акт государственной политики, следует считать уникальным».
 
А учитывая масштабы геноцида и психологические трансформации, которые произошли с его жертвами, переживших Голодомор, можно понять и уникальность нашего постгеноцидного бытия в общеевропейском измерении.