Гражданское общество в Донецкой области — новый Франкенштейн

Журналисты и политики очень похожи. Параллелей масса, и они очевидны. И политик и журналист живут за счет слов, так же балансируя на грани дозволенного, занимаются рекламой тайны, или утаиванием очевидного. И те и другие пытаются формировать новые смыслы, но формируют только слухи и моды.

И перед одними, и перед другими слишком часто встают этические дилеммы, особенно плохо разрешимые — как например, что выбрать: быть подлецом, или хамом. Предать идеалы профессии, или поставить под удар свою семью. И тех и других недолюбливают в народе, но отчего-то постоянно воспроизводят их из себя, не желая расставаться с этими демонизированными образами, миллиарды раз обвиненными во лжи, аморальности, коррупции, предвзятости, навязчивости, бездеятельности.

Наконец, всем ясно — они жить друг без друга не могут. Это некий симбиоз, как в дикой природе, формирующей необыкновенные и трогательные даже парочки, вроде аллигаторов и птиц, что чистят им зубы, или акул с их спутницами — прилипалами. Отличие только в том, что в дикой природе роли статичны, и распределены раз и навсегда, а в диком социуме порой очень сложно разобрать — кто настоящая акула — депутат или журналист, премьер — министр, или рейтинговый канал, глава Нацбанка или главный редактор. И это верно. Вместе они — журналисты и политики, создают ту самую тугую сферу социальной реальности, где все органично течет, взаимозаменяется, перестраивается, диффузирует, порождая новое, изумляя реакциями, окисляясь, выпадая в осадок, поднимаясь и опадая. Это и есть социальная жизнь, которая, в современном мире, становится все более логоцентричной, не зависимой от иерархии, и шутовских погон, зависимой только от слов и их скорости, их точности, яркости и искренности.

В этой связи мне даже сложно представить себе — насколько отстают донецкая политика и донецкая журналистика от мировых стандартов. Вместо яркой сферы, сплавившей в себе все возможные события, имена и мнения, перед нами приземистое двухэтажное строение (с подвалом). Где наверху живут разбухшие от собственной важности и казенного жира чиновники, а внизу, в людской, толпятся журналисты, и ждут, что сквозь дыры в дощатом полу на них просыплется дождь из живительных крошек с барского стола. Но ведь есть те, кто еще хуже — есть сумасшедшие в подвале, которые зовутся «общественниками», и над которыми так любят издеваться униженные журналисты.

Донецкие чиновники так и не стали политиками. Партийные борзописцы так и не стали журналистами, а городские сумасшедшие — общественными деятелями. Никто, на самом деле, не представляет граждан во власти. Никто не репрезентирует их мнения. Никто не следит за исполнением обязанностей властей. А самое страшное в том, что эта монструозная система, которая кажется принципиально недееспособной, и которая существует исключительно за счет тотального равнодушия и низкого интеллектуального и культурного уровня населения области, воспроизводит саму себя, порождая уже третье поколение трусливых бездарей.

И вот, никого уже не удивляет то, что выделяемые гранты уходят на партстроительство правящей партии. Никого не удивляют тишайшие увольнения журналистов. Или тот факт, что гражданское общество формируется сверху, властными структурами, причем, представители власти не стесняются занимать должности в общественных советах — так, на всякий случай, а то, вдруг, в этой богадельне, случайно окажется кто-то нормальный.

Но никто не знает, что может и должно быть по-другому. Это все никого не удивляет. Никому не интересно. Никто не читает. Для кого вся эта видимость? Эта плохонькая провинциальная постановка в облезлых масках? Я не знаю ответа только на этот вопрос. И это до сих пор удивляет меня.

Фото «Радио Свобода»