Андрей Дихтяренко: Журналистика – мой способ разобраться

Луганчанин, редактор популярного регионального издания «Реальная газета» и руководитель проекта «Донбасс. Реалии» на «Радио Свобода» уже третий год работает в Киеве. Андрей Дихтяренко считает: «Для меня журналистика – способ разобраться, что происходит в обществе. В то время как люди, в основном, общаются в своих сообществах, журналист коммуницирует со всеми и, может понять, как устроены схемы взаимодействия людей друг с другом. Это безумно сложно, но когда получается, я наслаждаюсь любой секундой ясности».

В журналистике он с 2000 года. Андрей рассказывает, что в профессию пришел не случайно. Это занятие не только всегда нравилось ему, но и было попыткой заработать деньги в студенческие годы. Хотя учился в медицинском университете по специальности анестезиолог-реаниматолог, с третьего курса начал подрабатывать в структуре общественного медиа. Команда проекта «Уличное телевидение» вела телемосты, целью которых были дискуссии между разными регионами Украины.

«Проект «Уличное телевидение», который финансировал президент Кучма и Виктор Пинчук, работал на сглаживание конфликтов, как сейчас уже понимается. Тренинги по журналистике у нас вели лучшие специалисты Украины, России, и не только. Я считаю, что многому научился там», – вспоминает Андрей.

С 2000 года – проект «Уличное телевидение». В 2004 году – работал заместителем главного редактора луганской газеты «Гривна-плюс», тогда же возникли первые конфликты с властью. В 2011-2013 году – декан факультета международных отношений в Луганском институте культуры и искусств. В 2006-2007 году и с 2013 до сих пор – редактор «Реальной газеты». Журналист «Радио Свобода».

Во время президентских выборов и противостояния Ющенко и Януковича в 2004 году, Андрей был на Майдане. Рассказывает, что увиденное сильно поразило его, захотелось написать об этом. Газета «Гривна-плюс» тогда была под прессингом власти, существовало негласное правило не давать нейтральных или положительных оценок событиям в Киеве. Из-за освещения приезда Ющенко в Луганск и того, как это восприняли местные чиновники и политикум, тогдашний председатель Луганской ОГА Александр Ефремов вызывал главного редактора и требовал увольнения Андрея Дихтяренко. Журналиста отправили в отпуск, но он продолжал работать под псевдонимом. Андрей вспоминает, что главный редактор Сергей Давыдов покрывал и отстаивал его, сейчас он тоже живет в Киеве.

Онлайн-издание «Реальная газета», которой сейчас руководит Андрей Дихтяренко, тоже имеет интересную историю: подъем, падение и возрождение. Все началось с покупки политиком Натальей Королевской одного луганского печатного издания.

«Она решила сделать ребрендинг. Я пришел со своим проектом и предложил название «Реальная газета». Сначала все было неплохо, это были 2006- 2007 годы, а потом Королевская решила «подружиться» с БЮТ, и когда они перед выборами пытались превратить газету в пропагандистский, по сути, листок, я ушел. Королевская закрыла издание в 2013 году. Я выждал полгода, после чего можно было открывать газету с таким названием, и запустил ее заново в октябре 2013 года, уже как владелец», – рассказывает журналист.

Кроме того, Андрей Дихтяренко работает в проекте «Донбасс. Реалии» информационной службы «Радио Свобода», освещая информацию по обе стороны линии разграничения. Поддерживая связь с людьми на неподконтрольной территории, он ведет рубрику «Листи з окупованого Донбасу». Это информация, полученная напрямую, о которой еще не говорят ни сепаратистские ресурсы, ни украинские медиа. Люди с неподконтрольных территорий пишут в рубрику свои впечатления от жизни там, их истории публикуются на сайте.

Андрей Дихтяренко поделился наблюдениями о том, как в условиях конфликта соблюдаются в СМИ стандарты журналистики.

- Что для вас означает «язык вражды»?

Расскажу на примере. В начале 2017 года я в СИЗО беседовал с бразильским наемником, которого СБУ выманили в Украину и посадили на 13 лет. Брал у него интервью.

Так мы реально монтировали этот сюжет до 4 утра в воскресенье. Нужно было соблюсти баланс, не свалившись ни в одну сторону: ни в осуждение, ни в оправдание. Выверяли каждое слово.

Понятно, что есть определенные правила, например, стандарты ВВС. Но ситуация конфликта на востоке Украины настолько нестандартна, что постоянно возникают ситуации, когда не знаешь, что как назвать. Есть ощущение, что мы как пионеры идем по минному полю гибридной информационной войны. Даже вот я сейчас сказал «бразильский наемник», а сам думаю, наемником ли он был? Этот человек, например, уверял, что он доброволец.

Вот это очень сложно. У нас этот язык (язык вражды – ред.) постоянно меняется. На мой взгляд, все термины, понятия должны постоянно подвергаться сомнению и ревизии. Например, термин АТО себя уже давно изжил, ведь операция не может длиться годами. Мы называем это война на Донбассе, военным конфликтом на востоке Украины.

- Вы замечаете присутствие «языка вражды» на национальном и региональном телевидении, в онлайн и печатных СМИ?

Я телевизор смотрю, но не очень часто. Работая над публикациями и сюжетами, сам ищу информацию. Естественно, я замечаю перекосы у многих телеканалов, даже центральных рейтинговых, когда четко видно, что журналист занимает одну из сторон. Читая публикации, вижу, как коллеги навешивают ярлыки, возможно предполагая, что это понравится аудитории.

Еще очень сложный момент. Человек, который хочет высказать свое независимое мнение, иногда вовлекается в водоворот чужих манипуляций. Это очень хорошо заметно в социальных сетях. Когда люди вступают в дискуссии, то так или иначе становятся частью этого конфликта, и сами, не желая того, продуцируют язык ненависти. А затем, поддаваясь влиянию, начинают отстаивать чужие точки зрения, которые изначально были совершенно им несвойственны. Вот это меня сильно сейчас беспокоит.

- Кто, по вашим наблюдениям, больше использует такую терминологию - политики, граждане, журналисты? Как вы думаете, ее становится больше или меньше?

В основном, конечно, политики. Считаю, что для политиков «язык вражды» – это средство манипуляций. Политик по сути - такой серфингист общественного мнения. Очень четко видно популистов. Они пытаются угадать тренды, сиюминутные взгляды толпы и оседлать их, сделав на этом политический «гешефт».

Политики у нас как раз те люди, которые столбят этот язык вражды, они активно вбрасывают какие-то обидные прозвища, характеристики своих оппонентов, каких-либо групп общества. В свою очередь это очень быстро перенимается средствами массовой информации.

Наша медиасреда очень чувствительна и манипулируема. Как политиками и пиарщиками, так и собственными стереотипами и недостаточной квалификацией. Эти внутренние силы часто заставляют людей говорить на языке вражды, хотя сами они, может быть, и не желают того.

Даже по себе могу сказать, когда, условно говоря, десять журналистов, твоих коллег говорят слово «ватник» и ты тоже начинаешь его употреблять. Ты не используешь его в сюжетах, но можешь написать об этом в Фейсбуке, вроде как от себя, однако восприниматься это как твоя личная позиция, или официальная позиция твоего телеканала или сайта. К сожалению, мы все находимся внутри силового поля манипуляций и являемся его частью.

- Как вы считаете, количество тем для манипуляций увеличивается?

Конечно. Во-первых, в украинском обществе сейчас становится все больше потенциально разделяющих людей тем, вопросов. Поле для розни постоянно растет. Я сам чувствую, как постоянно растет этот прессинг. Из-за войны, из-за продолжения внутреннего противостояния любое событие вызывает агрессивные дискуссии. Все это вызывает очень острую реакцию, вплоть до очередных вспышек ненависти.

Например, вопрос, связанный с блокадой на Донбассе. Неоднозначное событие само по себе и очень неоднозначна на него реакция общества. За позицию «за» или «против» блокады, не зависимо от твоей аргументации, тебя могут моментально заклеймить. Что ты – либо пособник олигархов; либо «порохобот»; либо российский агент, который специально в зоне АТО устраивает провокации и поддерживает их, чтобы дестабилизировать эту ситуацию. Любого человека, в зависимости от точки зрения, могут назвать предателем страны, и обвинить в нечистоплотности, причем совершенно на ровном месте.

- Изменилась ли ситуация со свободой слова в регионе и стране в целом после Евромайдана и смены власти. Насколько действия власти прозрачны?

Я считаю, что сейчас сложное время для жизни. Всегда послереволюционное время становится очень опасным для публичных людей. У нас убивают журналистов, политики бьют друг друга. Атмосфера ненависти заставляет людей изначально смелых и независимых мимикрировать, заниматься самоцензурой или подстраиваться под точку зрения, которая считается консенсусом.

Свобода слова есть, но ответственность за него становится более тяжеловесной, что ли. Никогда не знаешь, кто на твое слово может обидеться.

До Майдана все было достаточно просто. Ты атаковал власть, власть пыталась устраивать тебе проблемы. Это могли быть контролирующие органы, «титушки», но ты понимал, откуда придет удар.

Сейчас, будь ты хоть 250 раз патриотом, человеком, желающим изменить ситуацию к лучшему, но любое твое неосторожное слово может привести к совершенно парадоксальной реакции. И удар может быть в спину от твоих бывших соратников, просто потому, что они не согласны с тобой и решили, что ты играешь на руку противнику.

Идет так называемая «война против всех». Раньше такого явления не было, а сейчас активно распространяется в информационной среде. Это не значит, что у нас возникла цензура. Или нет свободы слова. Наоборот, она есть. Однако, по моему ощущению, ушла какая-то безусловная поддержка журналистами журналистов, людей, пишущих блоги, блогерами.

Многие обособились, пытаются построить свою собственную стратегию, и мне кажется, что все это является отражением того, что подобной общей цели, целостной стратегии сейчас нет и в Украине. Украина на третьем году после Майдана, на третьем году начала войны – страна, которая не понимает куда двигаться.

- Общество меняется?

Изменения в обществе происходят, но очевидно, что какие-то процессы как не были проговорены, так они и не проговариваются. То есть, кто-то устраивает какую-то акцию, которая кардинально меняет ситуацию на том же востоке Украины, но при этом ни общество, ни журналисты, ни даже эксперты не понимают, зачем это устраивается, кто на самом деле за этим стоит и к чему это приведет.

Как, например, с блокадой. Странно видеть как власть, я имею в виду, президента и кабмин, на 180 градусов меняет точку зрения. Изначально говорилось о том, что блокада это ужасно, что мы теряем 300 миллиардов гривен в год поступлений с оккупированной территории. Но после того, как ситуация зашла достаточно далеко, власть сама возглавляет блокаду, заявляя, что никаких 300 миллиардов не было. Появляется какая-то новая цифра в 4 миллиарда, то есть в 100 раз меньше.

И в обществе постоянно вроде бы обсуждаются подобные ситуации, но мнений настолько много, что в них достаточно сложно ориентироваться. Все как-то настолько скрыто дымовой завесой, в том числе и в информационном поле, что ни о какой прозрачности этой информационной среды и прозрачности действий власти точно говорить нельзя.

- Соблюдаются в вашей редакции журналистские стандарты, как с использованием «языка вражды», больше или меньше?

В редакции «Реальной Газеты» все очень просто. Есть старый костяк, который работал в Луганске, когда мы издавали печатную газету. Сейчас выпускаем электронную версию. Есть наше представление о том, что правильно, что неправильно. Мы сами следим за ситуацией на оккупированной территории, пытаемся анализировать процессы, происходящие в Украине. В первую очередь то, что касается переселенцев, людей, которые не потеряли связи с Луганском, потому что это изначально наша тематика. Пишем, так, как считаем нужным.

Для меня сейчас есть какие-то максимальные стандарты: стандарты ВВС, «Радио Свободы», которые я использую уже на другой своей работе. Они являются максимально безусловными, такими законами, от которых я отталкиваюсь. Но очень часто возникают нестандартные темы, ситуации, и тут только как бы мое мастерство и мастерство моих коллег может помочь разобраться. То есть мы постоянно пытаемся прощупать свою дорогу в современном информационном поле. Я подозреваю, что все остальные делают то же самое.

- Вы читаете материалы своих коллег перед размещением, проверяете факты, уточняете терминологию?

Конечно, читаю, проверяю. Я ничего не ставлю на свой сайт, пока оно через меня лично не пройдет. На «Радио Свобода» то же самое, просто коллектив больше.

В редакции «Донбасс. Реалии» все коллегиально решаем. Сюжеты обсуждаются. Обсуждается, как мы называем «ДНР» и «ЛНР». Мы их называем «группировки «ДНР» и «ЛНР», отделяя в первую очередь группы, которые захватили там власть от общей территории. Мы не говорим «Донецкая народная республика» или «Луганская народная республика» без этой приставки «группировка». Потому, что нужно понимать, что захваченная ими территория, люди на ней и эти так называемые «элиты», что держатся на российских штыках и новых формирований «народных милиций» – это совершенно разные вещи. По-моему, это очень важно для всех. Особенно для людей, живущих на оккупированных территориях. Я считаю, что это правильно, и абсолютно все журналисты должны так писать, чтобы дополнительно не накладывать эти ярлыки «ДНР» и «ЛНР» на людей, которые там находятся.

У большинства жителей там как были украинские паспорта, так и остались, что бы ни рассказывал Захарченко и что бы, кстати, не рассказывали некоторые генералы. Иногда включишь какое-то интервью, а там сидит реальный генерал СБУ и рассказывает, что у 80% там уже эти новые «паспорта». Как это воспринимать? Я тут же выключаю, просто не могу слушать этот бред. Самый настоящий бред, могу это сказать честно. И на подобном и государственных служащих и политиков ловишь постоянно.

- Изменился ли контент в вашей редакции с началом аннексии Крыма с 2014 года? Какие основные темы материалов?

Мы начали газету в новом формате в октябре 2013 года. Сначала пытались делать современную, модную, интересную газету. Нашего читателя мы себе представляли таким глобальным луганчанином – человеком, который читает интернет, следит за всем, что интересно в мире.

Писали не только о коммунальных новостях или реальных проблемах города. Журналисты делали действительно читабельную газету с репортажами, эксклюзивными интервью известных людей: писателей, политиков именно для луганской газеты. Это был наш подход. Как мне кажется, он очень подходил для мирного времени. У нас подобрался классный коллектив, который мог это сделать и делал.

С началом событий на Майдане, я писал колонки, что это поменяет абсолютно все. Постепенно, с усилением конфликта между властью и протестующими, эта тема начала выходить на первый план. Мы понимали, что сейчас это самое важное.

За три года войны на Донбассе на первый план в нашем издании вышли темы освещения конфликта, выживания в условиях, анализ событий, тема ВПО (временно перемещенных лиц,- ред.).

С февраля 2014 года мы делали аналитические прогнозы. Ни за один из них мне не стыдно, практически все они сбылись.

В марте начали посвящать целые развороты теме выживания в условиях катастрофы в городе. И это тоже оказалось очень актуальным уже буквально через несколько месяцев. А потом начались захваты власти. Мы пытались понять, кто же стоит за «антимайданом», поскольку сначала казалось, что это такая игра местных властей и все должно закончиться каким-то очередным договорняком а-ля «Северодонецкий съезд 2004 года».

А потом стало очень четко видно, что появляются чужие люди с российским акцентом, и что, в общем-то, когда захватывали областной совет, депутатов действительно вынуждали подписывать, например, обращение к Путину с просьбой ввести войска. Начали избивать журналистов.

В апреле уже хватали людей «на подвал», захватили здание СБУ. Я проходил внутрь, брал интервью у Болотова, у Корякина, у всех этих «зеленых человечков». Тогда мы не понимали, кто это такие, этих людей никто не знал. И в этом всем нужно было разобраться.

Потом, уже в мае, начались референдумы. Мы тоже обо всем этом писали, параллельно на севере области были выборы президента, ездили туда, часть журналистов хватали на блокпостах, сажали в подвалы, то есть обстановка для работы совсем усложнилась.

Что интересно, уже в феврале, хотя мы этого не ожидали, наша газета стала самоокупаемой. Мы думали, что это будет через год, но это случилось на полгода раньше. Просто потому, что мы одни из немногих действительно честно пытались разобраться и пытались помочь нашим читателям. У нас не было никаких заказных материалов.

Тогда возникали добровольные массовые общественные проекты. Например, был номер, где мы опубликовали карту блокпостов. Это была карта опасных мест, о которых нам сообщали сами граждане, а мы информировали всех. И читатели были нам благодарны.

Один из последних номеров выходил в конце июля, уже в захваченном Луганске. Писали про отжимы автомобилей, о том, что происходит в захваченном Крыму, это тоже было людям интересно. Описывали войну, боевые действия. Я анализировал социалистическую, как мне казалось, программу группировки «ЛНР», говорил о том, что в Луганске будет крен влево и это вполне может закончиться национализацией предприятий. Это произошло только через три года, но произошло.

С весны 2014 года на редакцию «Реальной газеты» нападали. Нас предупреждали, что «если вы сейчас не перестанете писать, мы просто придем и разгромим вашу редакцию». Мы забрали компьютеры и всю технику из офиса. Два последних номера мы выпускали сидя по домам. Уже подходили боевые действия, были провокации, постоянно ездили совершенно неуправляемые отряды этих боевиков. В июне мы собирались рано утром в абсолютно пустом парке и проводили планерки. Потом расходились по домам, продолжая работу над своими материалами.

В июле 2014 года вышел последний печатный номер с взрывами над Луганском на обложке. Тогда украинская армия стояла под Счастьем. Мы поняли, что нужно все это дело прекращать. Последний напечатанный номер уже лежал пачками, не работала ни подписка, ни розница - все киоски были закрыты. Всё. Город уже вымер практически. Он готовился к боевым действиям. Нам пришлось выехать оттуда.

- Имеют ли на редакционную политику вашего СМИ влияние чиновники, политики, власть?

У нас есть свой ресурс. Считаю, что если тебе чего-то не хватает в информационной повестке дня, создай ее сам. Мы максимально независимы, у нас нет политических пристрастий. Я считаю, что для журналиста главное – сохранить ясность мышления и способность адекватно оценивать ситуацию.

Для меня «Реальная газета» – летопись событий. Когда мне надо вспомнить, что в какой-то день происходило в 2014 или 2015 году, открываю свою «РГ». Возможно, когда-нибудь я напишу книгу об этих событиях.

Издание не зависит от кого-то финансово. Людям, наполняющим ленту новостей «Реальной газеты», я часто плачу из своей зарплаты, которую получаю на «Радио Свобода», другой работе. Рад, что уже вырос из тех штанишек, когда нужно было зарабатывать на издание «джинсой». А через это проходили многие, в том числе и региональные журналисты.

- Как вы оцениваете инициативу проведения Донбасс Медиа Форума? Планируете принять участие в следующем ДМФ-17 в Славянске? Какие темы были бы вам интересны?

Я принимал участие в ДМФ-2015 в Киеве, было ощущение долгожданной встречи. Это был первый год для журналистов Донбасса, которые вынужденно выехали из дома, из родных редакций. ДМФ дал шанс увидеться, поговорить с коллегами. Этот форум тогда помог многим встряхнуться, восстановить потерянные связи и понять, что и как делать дальше.

На следующем, который проходил в Мариуполе в 2016 году, я не был. Веду несколько проектов, к сожалению, не всегда хватает времени.

Считаю, что на форуме в Святогорске стоит уделить максимум внимания профессиональным подходам к освещению конфликтных тем.

Самое главное, чтобы дискуссии и тренинги были направлены на повышение профессионализма журналистов. Особенно для журналистов, освещающих события в Донецкой и Луганской областях, истории военных, гражданских. Это очень важные болезненные темы. Тут главное – быть максимально объективным, не вестись на манипуляции и не стать частью пропагандистской машины. Нужно, чтобы люди после форума вернулись в редакции более профессиональными, разумными, настроенными на качественную работу.