За их поимку дают вознаграждение — как работают партизаны в Херсоне? Интервью с подпольщиком

В оккупированном Херсоне отлавливают людей на улице и отправляют в пыточную. Так российские военные пытаются вычислить жителей города с проукраинской позицией. Об этом «Новостям Донбасса» рассказал журналист из Херсона Константин Рыженко, который участвовал в партизанском движении, и чудом вырвался из оккупации.

Как пропустили на российском блокпосту, как повстанческое движение помогает ВСУ в условиях тотального контроля оккупантов, как живут и устраивают свой быт херсонцы под дулами автоматов — в нашем интервью.

— Константин, как же вам удалось выехать?

— Не без божьей помощи. И не без помощи наших спецслужб. Пришлось уехать, потому что я ставил под угрозу тех ребят, которые там оставались, которые там находятся в подполье, это в первую очередь. Я создавал цифровую личность, телефон, который, вот если взять его в руки, то это телефон совершенно другого человека, но никак не меня. Проверяли достаточно строго, но тогда была очень сильная жара. Насколько я понимаю, они плохо ее переносят, все-таки они гораздо севернее находятся, и они проверяли — спустя рукава.

— Вам удавалось писать из оккупации. Насколько это было страшно?

— О, это очень страшно. Дело в том, что страшно быть украинцем там. Страшно говорить, что я украинец, не только журналистам. Журналистам просто чуть-чуть страшнее, чем всем украинцам. Всего лишь на один расстрел больше.

— Как сейчас люди живут в Херсоне? Это жутко, на самом деле — то, что вы говорите.

—Стараются, как говорится, как можно меньше «отсвечивать», потому что в целом сейчас любое привлечение внимания военных — это очень плохая история. Вот, начиная с первых разгонов митингов и по сейчас, с каждым днем гайки закручивают все больше и больше. Уже ищут просто людей, которые имеют проукраинскую позицию, и за них дают награду.

— А вот люди выходили на митинги. Что это были за люди, кто это?

— Ты вышел на митинг и сказал, что Херсон — это Украина, тебя могут забрать «на подвал» и забить ногами насмерть. Потом уже, когда эти истории начали появляться и просачиваться в народ, тогда это стало страшно. Но на тот момент уже все участники митинга были идентифицированы.  Мы, конечно, вот там Telegram-каналы, которые функционировали, пытались просто координироваться, чтобы не было хаоса, старались выбрать какую-то одну дату. Но в целом, это было стихийно — люди, которые не хотели быть в составе России. И не хотели, чтобы их кто-то от чего-то «освобождал».

— А вы помните какой-то свой самый рискованный поступок, в то время, пока вы жили в оккупации в Херсоне? Либо, может, ваших знакомых, людей, которые выходили на митинги? То, что вас больше всего зацепило, тронуло, и то, что никогда больше забыть нельзя.

— Самый-самый рискованный — я не расскажу, там задействовано много лиц. Один из очень рискованных поступков был связан с одной группой ребят, которая должна была быть на совершенно другой стороне реки. В одном из поселков, который находится на берегу реки, не могу говорить название поселка и что это было. Было очень большое подозрение, что их взяли.

Я настолько сильно переживал именно за эту группу и именно за это дело, что просто буквально под вечер, за несколько часов до комендантского часа сорвался, поехал. Через плавни, заросли, а на тот момент они простреливались. Плюс там уже была фильтрация на берегу. Там огромное количество было рисков попасть и не вернуться. Приехал к ребятам, еще долго их искал.  И это выглядело очень дико, я старался мало быть на улице и не загорел, а все местные люди загоревшие. Я просто бегал от дома к дому и спрашивал, не видели ли здесь группу ребят. И это выглядело так: какой-то очень бледный мужик бомжеватого вида бегает по домам и спрашивает: «А вы не видели здесь вот таких вот людей?». Я очень много внимания привлек. И, скажем так, если бы кто-то сориентировался правильно, я мог бы не вернуться оттуда, но мы нашлись.

Оказалось, что просто в том регионе рубанули связь. Тот район был очень важен, потому что на тот момент там размещалось несколько комплексов ПВО и РЭБ, и нам очень важно было понять, действительно ли это то, за чем охотились ВСУ.

— А что такое РЭБ? Для наших зрителей и читателей давайте объясним.

— Это комплекс радиоэлектронной борьбы. Они часто препятствуют дронам, выявляют их, не дают им работать на определенных частотах. Они являются очень большой проблемой, вот артиллерия без глаз — это такая себе история. На тот момент это был достаточно серьезный участок, квадрат, который нужно было отработать. Поэтому оно стоило того, чтобы рисковать, и охранялось соответствующим образом.

— Вы очень мужественный человек. Наверняка на оккупированной территории, в оккупированном Херсоне, у вас остались не менее мужественные друзья, которым не удалось выехать. Что они говорят, как сейчас, есть ли у вас с ними связь?

— В режиме онлайн мы регулярно списываемся, у нас есть такое деление: есть ребята, которые работают «в поле», есть ребята «штабисты». Мы, в принципе, нашу структуру «слизали» у силовых органов. Много кто работает в плане фиксирования информации и делятся таким образом. Поэтому мы достаточно оперативно обмениваемся информацией по поводу происходящего. Конкретно в городе начали просто хватать на улицах мимо проходящих людей в тех районах, где они базируются. Будешь идти за хлебом, тебя могут взять и пытать, зачем ты шел, куда ты шел. И ты говоришь, что шел за хлебом, а они не верят. Сложно уже найти человека, который не побывал в пыточной.

— Как сейчас наши смельчаки умудряются партизанить? Много ли их там осталось?

— С божьей помощью.

— Разбиваем мосты. Как жители Херсона относятся к этому?

— Ну, с пониманием. А что делать-то?

— Скажите, что с ценами?

— Все российское, все крымское, отвратительного качества. Мы шутим: «Мы поняли, как пахнет "русский дух"». Все продукты, вот абсолютно все, что они привозят… Если взять старое прогорклое масло, добавить самое дешевое моющее средство, намазать любой продукт этой смесью, которая получилась — где-то такой запах, привкус имеет абсолютно все, что они привозят. Исключение составляет почему-то шоколад. Шоколад, сладкое — очень высокого качества. Банка пива «Гараж», давайте это будет у нас индикатор валюты, стоит 90 гривен, например, сейчас. Там пачка салфеток может стоить 100 гривен.

— В гривнах или в рублях?

— Я просто не обращал внимания на цены в рублях. Ну, у меня была гривна, я знаю цены в гривнах. В рублях — там обычно двойной ценник стоит. Какой-нибудь средний гель для душа может стоить 450-700 гривен. Head&Shoulders большая упаковка стоит 700 гривен, например. Очень дорогие лекарства, в своем большинстве тоже российские, некачественные, продаются с клееночки на полу. Жара, асфальт греется до 50 градусов.

— Есть ли те, кто поддерживают вот этот вот «русский мир»?

— Их немного, чуть-чуть, но они есть. В своем большинстве это не люди, которые конкретно поддерживают «русский мир». Это люди, которые хотели кем-то быть, но у них такого шанса не было по причине бредовости того, что они заявляли… Они не столько сторонники «русского мира», сколько они находят поддержку и понимание у тех кураторов, которые дают им выполнять определенные задачи. Они хотят показать, что вот есть местные люди, которые рады России. И которые входят в состав «правительства региона», легитимировать эту историю. Это ж выглядит так: «Давай, заходи. Чипы? Да, чипы. Мировое правительство? Да, мировое правительство. Рептилоиды? Очень все страшно, мы обязательно всех победим и поможем, мы с тобой. Ты главное, сейчас флаг держи, говори нужные вещи, а рептилоидов — ну мы тоже до них дойдем, вот скоро».

— Как вам удается сохранять оптимизм?

— Мы достаточно философски на это смотрели в том плане, что, ну да, ну страшно, страшно быть партизаном, страшно быть украинцем, но это не повод. Если мы начнем впадать в депрессию, это ничего не изменит. Поэтому мы постоянно старались как-то юморить, мы подшучивали… Я когда выезжал, надо мной пошутили. Ребята уже знали, что я на подконтрольной территории, и написали: ставь лайк, если ты разведчик… делай репост, если ты Костя и тебя нашло КГБ.