Мы вас туда (не) посылали. Как помочь белорусским добровольцам после войны

Иногда «Тихий» слал домой фотографии «с нейтральным фоном». Его семья думала, что этот «нейтральный фон» — Варшава. На самом деле большинство фото снято на юге Украины. Белорусский доброволец участвовал в операциях, о которых вы читали в новостях, — в освобождении Херсонщины, в летнем контрнаступлении Украины.

Но на днях на его фото действительно появилась Варшава. После двух лет службы он решил вернуться в мирную жизнь, но не смог легализоваться в Украине. Пришлось уехать в Польшу.

В Варшаве «Тихому» тяжелее, чем под Херсоном. Нет работы, нет побратимов — только ПТСР и депрессия. Когда белорусы в эмиграции узнают, где «Тихий» провёл последние два года, они говорят «вялікі дзякуй» (большое спасибо — прим.). Только этого мало, чтобы начать новую жизнь, рассказывает «Еврорадио».

«Сонечки, котики і наші найкращі хлопчики»

Супруг киевлянки Ольги Галченко пошёл добровольцем на войну в 2014 году. Тогда у него был российский паспорт. А в 2022 году добровольцем стал и её отец. С 2014 года Ольга наблюдает волны сильной любви к военным со стороны общества, за которыми накатывают волны такого же сильного равнодушия.

— Это естественное состояние общества во всех странах. Сначала — пик популярности военных. А когда эти военные возвращаются и пытаются интегрироваться в гражданскую жизнь, происходит откат. В 2014-15 годах у нас все были «сонечки, котики і наші найкращі хлопчики». А потом началось «мы вас туда не посылали», «а что это у вас льготы, а почему это у вас бесплатный проезд». Мы это проходили.

Ольга Галченко с супругом / фото из архив собеседницы «Еврорадио»

Но когда у украинского общества заканчивалась эмпатия, у военных оставалось государство с его гарантиями (пусть даже иногда странными — закон о ветеранах старый, и по нему участникам боевых действий до сих пор гарантированы… бесплатный стационарный телефон и радиоточка).

Но у белорусских добровольцев нет государства, которое о них позаботится. И если гражданское общество «откатит» эмпатию, у них не останется вообще ничего.

— Ветеран пожертвовал временем, здоровьем, карьерой, иногда — даже семьёй. Что общество может дать человеку, чтобы компенсировать эту жертву? — рассуждает Ольга Галченко. — Самым острым запросом будет помощь с реабилитацией. Первое, что будет волновать ветерана или ветеранку — восстановление здоровья. И физического, и ментального. Не нужно быть государством, чтобы оказать финансовую помощь, дать возможность людям ходить к психологу, к массажисту, к эрготерапевту (специалист по восстановлению навыков у людей с инвалидностью).

Ещё один важный запрос со стороны ветеранов — соблюдение определённого церемониала по отношению к погибшим товарищам и помощь их семьям. Для них важно пронести память о своих друзьях, важно, чтобы уважали подвиг павших.

Третий запрос — помощь с самореализацией вдали от фронта. И это может быть помощь в трудоустройстве, в открытии собственного бизнеса, в обучении, в получении новых навыков. Ведь часто, когда люди возвращаются, они попадают в изменившийся мир, особенно если они работали в динамично развивающихся сферах.

Например, если человек был айтишником, он узнаёт, что за два года его навыки устарели, и нужно пройти обучение, прокачать скиллы, чтобы снова быть конкурентоспособным на рынке труда. И хорошо, если кто-то поможет найти подходящие курсы и средства для того, чтобы их пройти.

Хорошо, если ждала семья — но ждут не всех

«Но жизнь ведь совсем другая», — думал недавно «Тихий», когда сидел в компании белорусов и украинцев в Варшаве. Но какая — никому из той компании так и не рассказал. О том, что в спальнике на юге Украины спать было комфортнее, чем на кровати в Варшаве, тоже не рассказал.

Военные не очень любят приезжать даже в отпуск в условно мирные города вроде Киева или Львова. Они привыкают к напряженной жизни на боевых выездах и не всегда знают, что делать, когда этого напряжения больше нет, говорит невролог реабилитационного центра «Ланка» Марина.

Арт-терапия в реабилитационном центре «Ланка» / фото из архива центра

— Не стоит расспрашивать человека в подробностях о том, что с ним происходило. Со временем, когда окрепнет доверие, он и сам расскажет вам об этих событиях, чтобы их прожить.

Тем, кого в мирной жизни ждала семья, адаптироваться будет проще. Но среди добровольцев есть те, кто с началом войны не смог сохранить связи с близкими. Есть те, чьи близкие живут в Беларуси. И есть семьи, которые не знают, что нейтральный фон на фото — это украинский Николаев, а не Варшава.

— Конечно, чувство, что ты в безопасности, что тебя любят, что тебя ждали, очень помогает. Если ваш близкий вернулся с войны, я бы советовала включать его в простые бытовые действия. Например, у нас в «Ланке» первый день в центре даётся на адаптацию, а потом ребят просят подключаться к ежедневной рутине.

Кстати, ещё можно подарить человеку домашнее животное — да, это ответственный шаг. Но простые действия — у тебя есть собака, ты должен с ней гулять, ты должен её дрессировать — хорошо заземляют.

Знаю, что многие военные любят встречаться с побратимами, с теми, у кого есть схожий опыт. Не стоит зацикливаться на общении только внутри этого своего микросоциума. Но хорошо, если вы сможете наладить регулярные встречи с понятным графиком. Тогда они станут успокаивающей рутиной.

«От нас все открещиваются: на счету ноль злотых»

Когда не знаешь, куда пойти, ищешь своих. В Польше есть ветеранская организация — Ассоциация белорусских добровольцев. Свои помогают своим найти жильё, достать одежду, устроиться на работу. Это просто чат в мессенджере.

— На днях наш побратим искал жильё и работу в окрестностях Варшавы. Мы кинули клич среди друзей и помогли парню. Нашли, — рассказывает представитель организации Павел Марьевский. — Иногда скидываемся, чтобы оплатить человеку месяц в хостеле. Буквально сегодня просто перевёл товарищу денег на карту, сколько смог. Если нужна более серьёзная помощь, обращаемся в BYSOL и открываем сборы на реабилитацию.

Какого-то центра, где нас можно было бы найти, куда подъехать, у нас нет, потому что и финансирования никакого нет. В смысле, совсем нет. Мы зарегистрировали фонд в Польше для решения проблем наших ребят. Но на нём ноль злотых.

Донатов — ровно ноль, и грантовую поддержку тоже не удалось получить — донорские организации считают нас комбатантами и не хотят с нами сотрудничать. У нас есть мечта: найти финансирование, чтобы иметь возможность оплатить ребятам хотя бы неделю-две в хостеле. Но пока от нас все открещиваются.

Когда сам Павел летом 2022 года вернулся из Украины, его приютили друзья. В первый месяц пугали звуки самолётов и вертолётов, которые летают над Варшавой.

— У многих здесь проявляется ПТСР. Кого-то пугают трамваи, у кого-то начинаются панические атаки, потому что тишина за окном и никто не стреляет.

Варшава. Фото: Pixabay

В общем, поиск психолога становится одной из самых острых проблем. И мы в первую очередь помогаем ребятам найти психолога, и только потом — работу. На работу ты можешь пойти завтра, а без помощи психолога натворить делов ты можешь здесь и сейчас.

Проблема в том, что минимальная стоимость часа работы с хорошим психологом в Варшаве — 70 евро, говорит Павел. Есть психологи, которые помогают белорусским ветеранам бесплатно. Иногда ребята обращаются в организации, которые занимаются помощью политзаключённым, там помогают найти специалиста.

В реабилитационном центре «Ланка» тоже пробовали подыскивать психологов для военных среди белорусов, которые работали с жертвами репрессий 2020 года. Но оказалось, что проработать военную травму большинство из них не может.

— Пока что сотрудничаем только с украинскими психологами, у которых есть опыт работы в АТО. У них есть наработанные методики. Ребята и девушки говорят, что работа с этими специалистами им подходит, что им становится лучше в процессе.

А вот от помощи белорусских психологов военные часто отказывались, установить доверительные отношения не выходило.

Если кто-то читает этот текст и думает, что его компетенции подходят для работы с военной травмой — дайте знать. Напишите нам в «Ланку» или в Ассоциацию белорусских добровольцев (контакты обеих организаций есть в редакции «Еврорадио»).

А ещё нам очень нужны специалисты по работе с зависимостями. В момент, когда у человека формируется ПТСР, у него легко формируется и зависимость, эти состояния хорошо друг с другом дружат. В такой ситуации зависимость злокачественная — очень быстрая и разрушительная. И если человек осознаёт проблему и обращается за помощью, хорошо, если есть возможность оказать её быстро.

А найти белорусско- или русскоязычных специалистов в Европе сложно, и лист ожидания большой.

Мы не афишируем, что предлагаем работу ребятам с боевым опытом

Но ведь пропаганда так любит рассказывать истории о том, что «наёмники» едут воевать в Украину ради денег! Как выходит, что по возвращении с войны у ребят часто нет средств даже на хостел?

— Да не возвращаются оттуда миллионерами, заработок не такой большой. Ну серьезно: кто в любом европейском городе согласится за 2 тысячи долларов рисковать жизнью? — говорит Павел Марьевский. — А многие покупают на эти деньги амуницию, которую не может получить на складе или через волонтёров. Многие снимают квартиры — не все живут на располаге. Поэтому все возвращаются с войны с разным запасом средств.

Если сегодня в Варшаве вы вызовете Uber, на заказ может приехать «Тихий». Вы его не узнаете: его семья осталась в Беларуси, поэтому он не раскрывает своё настоящее имя и свой настоящий позывной. Но если вы хотите помочь ему вернуться к мирной жизни — напишите в редакцию «Еврорадио».

Больше всего «Тихому» нужны не деньги, а работа. Он надеется, что более-менее понятный распорядок дня и интересная работа помогут ему сориентироваться в новой жизни.

Ассоциация белорусских добровольцев следит за развитием белорусских бизнесов в Польше, аккумулирует вакансии. Но если в государстве у ветерана были бы льготы при приёме на работу, то протогосударство этого не гарантирует.

— Мы не афишируем, что предлагаем работу ребятам с боевым опытом. Я просто прошу белорусские бизнесы рассказывать о вакансиях, и ребята откликаются на них на общих основаниях, никакого приоритета для нас нет. Наши попадают туда инкогнито, — говорит Павел.

Иногда добровольцам удаётся попасть в программы переподготовки, но и в таких группах мест хватает не всем.

— А хоть в чём-то у ветеранов есть приоритет?

— Где, в Польше? — удивляется Павел. — Единственное, что нас отличает от остальных — более пристальное внимание со стороны польских властей. Знаю, что процесс получения международной защиты у политзаключённых может идти вдвое быстрее, чем у ребят с боевым опытом.

«Фронт-энд общества должен быть готов к работе с ветеранами»

Недавно домой вернулся один из шведских добровольцев, который воевал в Украине. Сразу после приезда в Швецию к нему обратились несколько организаций, которые предлагают психологическую помощь. От помощи он отказался.

— У меня правда нет проблем, — уверяет наш собеседник. Даже в ветеранских сообществах, которые создаются в основном ради того, чтобы военные поддерживали друг друга, он не состоит — мол, поддержки и так хватает.

А если речь не о добровольцах, а о кадровых — шведских военные участвуют в зарубежных миссиях — например, они присутствовали в Афганистане — то государство обязуется поддерживать их в течение десяти лет после возвращения домой.

Прямо сейчас в Польше находятся около 10 белорусских добровольцев, которым нужна помощь. В основном — помощь с работой, нескольким ребятам — с оплатой врачей. Так мало, что не нужно большого государства, чтобы им помочь. Донатов от тех, кто лайкал посты об освобождении Беларуси с оружием в руках, было бы вполне достаточно, чтобы обеспечить этим людям помощь на первое время.

Иллюстрация: «Еврорадио»

Но всего через боевые действия в Украине прошла как минимум тысяча белорусов, говорит Марина. В разное время им может понадобиться помощь диаспор и гражданского общества.

А ещё общество должно быть готово к тому, что люди возвращаются с войны с новыми реакциями. И Ольга Галченко настаивает: это не ветераны должны думать, как бы кого не обидеть, как бы встроиться в старый, но уже малопонятный мир. Это общество должно понимать реакции людей, которые вернулись с войны.

— Они могут заикаться, могут терять ориентацию в толпе, им может быть непросто и некомфортно, когда вокруг много громких звуков. Они могут остро реагировать на обычные для вас вещи.

Фронт-энд общества — медики, юристы, продавцы — должны быть готовы к тому, что рядом с ними будут жить ветераны, и они скорее всего будут среди их клиентов. В США у полиции есть определённые протоколы, как вести себя в разговоре с ветераном. Нельзя, например, обходить их со спины или окружать их, это может вызвать по понятным причинам агрессивную реакцию.

А ещё надо быть готовым к тому, что в обществе будут люди с инвалидностью, и в Украине до сих пор есть проблема с восприятием этих людей, до сих пор могут показывать пальцем или лезть с расспросами.

Как нужно себя вести?

В Украине была компания: при виде военного прикладывали руку к сердцу, таким образом высказывая своё уважение. Я до сих пор так и делаю: если вижу в толпе военного, человека, который очевидно участвовал в боевых действиях, я стараюсь кивнуть или улыбнуться. Обычно ветераны не хотят пристального к себе внимания. Принятия и понимания, адекватности в общении, уважения к их опыту участия в боевых действиях для них достаточно.

Материал подготовлен при поддержке Медиасети