«Русская весна» 2014. Как разжигали войну – разбор событий и роли России

Весна 2014 года пришла на Донбасс не с теплом, а с запахом гари и тревогой. После бегства Виктора Януковича и победы Майдана в Киеве, воздух на востоке Украины буквально искрился от напряжения. Этому предшествовала быстрая и почти бескровная аннексия Крыма Россией – событие, которое шокировало Украину и мир, продемонстрировало готовность Москвы к силовым действиям и создало опасный прецедент.

На площадях Донецка, Луганска, Славянска рядом с украинскими флагами все чаще стали появляться российские триколоры. Звучали призывы к федерализации, к независимости, присоединению к России. Российские официальные лица и СМИ рисовали картину стихийного народного восстания русскоязычного населения, якобы спасающегося от «государственного переворота» и угрозы «насильственной украинизации» со стороны «нелегитимной киевской хунты». Им вторили часть представителей пророссийских партий и медиа внутри Украины.

Но был ли это взрыв народного гнева или хорошо срежиссированный спектакль, финал которого — война? Чтобы приблизиться к ответу, нужно распутать сложный клубок из давних обид, реальных страхов, политических манипуляций и внешнего вмешательства, опираясь на факты и свидетельства очевидцев.

Миф об «особой идентичности» и реальные настроения

Часто говорят об «особой идентичности» Донбасса как первопричине конфликта. Однако так ли это? Да, этот край, выкованный в огне индустриализации, обладал своей спецификой: сложный этнический состав, сформированный миграциями, преобладание русского языка в повседневном общении, культ тяжелого труда, сильная региональная гордость.

Как показывают исследования методов пропаганды, многие элементы этой «особенности» активно культивировались и поддерживались. Сначала советской идеологией, затем местными элитами и российским информационным влиянием – для мобилизации своего электората и оправдания регионального обособления. «Конечно, там есть своя идентичность, — признает политолог Олег Саакян, — ...Но являются ли отличия в идентичности причиной войны? Конечно же, нет. Россия ими прикрывалась».

Владимир Кипень, доцент кафедры политологии Донецкого национального университета, еще более категоричен, называя идею об «отдельном народе Донбасса» очевидной «глупостью». Действительно, региональные особенности есть у каждой области Украины, но превращение их в знамя сепаратизма — результат многолетней работы.

Эту «особенность» активно культивировали — сначала советская идеология, затем местные элиты и российское информационное влияние. Аналитик Эндрю Уилсон отмечал, что регионализм Донбасса был скорее «инструментальным», используемым элитами для торга с Киевом, чем глубоко укоренившимся сепаратистским чувством. Экономические трудности 90-х и 2000-х — закрытие шахт, упадок заводов — создавали почву для ностальгии по «сильной руке» и подпитывали популярный миф «Донбасс кормит всю Украину», хотя экономические реалии были куда сложнее. Местные политические силы, так называемый «донецкий клан», годами строили свою власть на противопоставлении региона остальной Украине, спекулируя на языке и «близости к России».

Иллюстрация создана автором с помощью ИИ

Победа Майдана и бегство Виктора Януковича в феврале 2014 года стали для части этих элит катастрофой, а для многих жителей — шоком. Но породило ли это массовое желание отделиться? Социологические данные говорят об обратном. Большинство жителей, согласно опросам, хотели большей автономии в составе единой Украины. Опрос, проведенный в Донецке и окрестностях в марте 2014 года Институтом социальных исследований и политического анализа, показал: 67% жителей хотели остаться в составе Украины, пусть и с большими правами для региона. Лишь 21% готовы были поддержать ввод российских войск, тогда как 20% заявили, что будут воевать за Украину, воспринимая это как агрессию.

«Мы получили как раз подтверждение тем манипуляциям, которые делала пророссийская пропаганда в отношении Донбасса», — комментирует результаты Владимир Кипень, руководивший исследованием.

Страхи, элиты, «мягкая сила» и паралич власти на местах

Тем не менее, страхи перед «неизвестностью», «националистами», потерей статуса русского языка присутствовали у части общества региона. И их активно подогревали. Вместо того чтобы успокоить людей, некоторые представители местных властей — от мэра Донецка Александра Лукьянченко и секретаря горсовета Сергея Богачева до главы областной администрации Андрея Шишацкого и руководства областной милиции во главе с Константином Пожидаевым — фактически самоустранились или даже подыгрывали нагнетанию паники.

Они видели в этом шанс сохранить влияние или выторговать преференции у нового киевского правительства. Падение Януковича нарушило хрупкий олигархический баланс сил в регионе, создав вакуум, который разные силы, включая пророссийские, попытались заполнить. Как покажут дальнейшие события апреля, эта пассивность, а порой и прямое пособничество со стороны местных силовиков, стали ключевым фактором успеха захватов. «Если бы, скажем этим двадцати процентам [готовым воевать за Украину] ...оказала поддержку тогдашняя региональная власть... тогдашние, хотя бы в какой-то мере силовые структуры... то, я думаю, мы бы смогли отстоять Донбасс», — рассуждает Владимир Кипень.

На эту благодатную, но искусственно взрыхленную почву легло мощное информационное воздействие из России. Речь не только о прямой пропаганде — потоке новостей о «фашистах» и «распятых мальчиках» с федеральных каналов, доступных почти в каждом доме. Исследователи информационных войн отмечали беспрецедентную интенсивность и скоординированность кампании, направленной на дегуманизацию украинской власти и создание образа экзистенциальной угрозы для русскоязычных. Десятилетиями украинское, особенно восточное, медиапространство было насыщено российской «мягкой силой»: фильмами, сериалами, музыкой, юмором («Первый канал», «Россия-1», НТВ, ТНТ, СТС и др.), формирующими общее культурное поле и позитивное восприятие «большого брата».

Эта культурная близость, помноженная на ностальгию по СССР, транслируемую старшим поколением, делала многих восприимчивыми к идеям «возвращения» или защиты со стороны Москвы.

Митинги, захваты и крымская тень

Параллельно с этим шла подготовка к силовой фазе. Олег Саакян называет происходившее «иредентической операцией» — войной под видом гражданского противостояния, инфраструктура для которой готовилась заранее. Уже в марте, на фоне почти бескровной аннексии Крыма, на Донбассе начались митинги и попытки захвата админзданий. Крымская операция создала не только прецедент, но и, вероятно, стала «полигоном» для отработки тактик, включая использование сил без опознавательных знаков и координацию с местными пророссийскими группами.

Иллюстрация создана автором с помощью ИИ

Но настоящая эскалация началась в апреле. 6 апреля протестующие в масках захватили здание Донецкой ОГА и вывесили флаг России. Журналист Тим Златкин, бывший на месте событий, свидетельствует: «Милиция стояла во внутреннем дворе обладминистрации и ничего не делала — это факт... Им дали указания не вмешиваться... они просто на втором и третьем этажах положили щиты на пол и сидели, когда там уже составляли списки "ополчения"».

В тот же день было захвачено здание СБУ в Луганске вместе с оружейным складом, снова без сопротивления милиции. На следующий день, 7 апреля, в захваченной Донецкой ОГА провозгласили создание так называемой «ДНР». Ранние отчеты мониторинговой миссии ОБСЕ подтверждали присутствие вооруженных людей в форме без знаков различия и атмосферу страха и беззакония в захваченных зданиях.

Российская версия — исключительно «воля народа». Но картина была сложнее. Да, на площади выходили и местные жители, искренне напуганные или поверившие обещаниям «крымского сценария». Но почти сразу стали заметны признаки организации: «туристы» из России (Владимир Кипень вспоминает автобусы с ростовскими номерами и внезапный спрос на аренду квартир «молодыми людьми», заселявшимися по несколько человек), одинаковые флаги, координация действий, появление никому не известных «лидеров», часто с российским гражданством. Наблюдатели отмечали скоординированность захватов.

Олег Саакян подчеркивает, что довоенные сепаратистские группы вроде общественной организации «Донецкая республика» были абсолютно маргинальными, не имея реальной поддержки и не способными провести ни одного депутата даже в местные советы.

Важно помнить и о другой стороне событий, которую часто упускают из виду: «русской весне» противостояла украинская весна Донбасса. «Четвертое, пятое марта, девятое, тринадцатое — это все даты многотысячных проукраинских митингов в Донецке», — напоминает Олег Саакян. Он напоминает, что по-настоящему массовыми были как раз митинги за единство Украины (до 10 тысяч человек 5 марта).

«Русские туристы», завезенные на автобусах, выглядели на их фоне менее многочисленно. Именно этот неожиданный для организаторов «русской весны» подъем патриотических настроений, по мнению Саакяна, заставил их перейти к тактике террора и прямого насилия, начиная с убийства активиста Дмитрия Чернявского на митинге 13 марта и последующих похищений и пыток проукраинских деятелей.

Точка невозврата

Переломным моментом стал захват Славянска 12 апреля 2014 года отрядом Игоря Гиркина (Стрелкова). Это уже не были местные протестующие. Это была хорошо подготовленная диверсионная группа, состоящая преимущественно из граждан РФ с боевым опытом, проникшая на территорию Украины извне. Действуя организованно и решительно, она быстро нейтрализовала сопротивление немногочисленных местных сил правопорядка. В тот же день захватили горотдел и в Краматорске. Именно там прозвучал знаменитый диалектизм «поребрик», ставший мемом и маркером присутствия россиян. Сам Гиркин, гражданин РФ и бывший сотрудник ФСБ, позже не без гордости заявлял, что «Спусковой крючок войны всё-таки нажал я. Если бы наш отряд не перешёл границу, в итоге всё бы кончилось, как в Харькове, как в Одессе».

Иллюстрация создана автором с помощью ИИ

Российская пропаганда пыталась представить их «ополченцами», нашедшими оружие «в шахтах», но это не выдерживало критики. Важно отметить, что крупнейший склад хранения советской бронетанковой техники в Донбассе находился неподалеку от Бахмута (тогда Артемовска). Попытки боевиков его захватить со временем обросли мифами. Один из самых распространённых — что бронетехника боевиков, появившаяся летом 2014-го, якобы была захвачена именно там. Однако в реальности все попытки штурма были отбиты, а техника, оказавшаяся в распоряжении сепаратистов, поступала совсем из других источников.

Многочисленные расследования Bellingcat и других OSINT-групп, основанные на анализе фото, видео, спутниковых снимков, данных из соцсетей, предоставили убедительные доказательства пересечения границы российской военной техникой и обстрелов украинской территории со стороны РФ. Перехваченные телефонные разговоры лидеров сепаратистов с московскими кураторами, опубликованные СБУ и международными следователями, рисовали картину прямого управления конфликтом из Москвы.

Дальнейшие события лишь усиливали эту тенденцию. Поток «добровольцев» из России включал не только идейных авантюристов, но и кадровых военных, а также наемников с боевым опытом. На вооружении сепаратистов вскоре появилась тяжелая техника — танки, артиллерия, системы ПВО, включая печально известный «Бук», из которого впоследствии был сбит MH17. Международное следствие сумело восстановить значительную часть маршрута, по которому ЗРК «Бук» был доставлен на территорию Украины, а затем вывезен обратно в Россию.

Анализ подобных тактик демонстрирует классический сценарий гибридной войны. Внешняя сила, зачастую действующая «под чужим флагом», создаёт или захватывает плацдарм, который затем превращается в опорную базу для эскалации конфликта. Одновременно происходит мобилизация местных сторонников, что позволяет представить внешнее вмешательство как «внутренний процесс» и придать ему видимость легитимности. Но называть это гражданской войной после такого объема доказательств — значит сознательно игнорировать факты.

Границы «Русского мира». Почему «Новороссия» не состоялась?

Амбициозный проект «Новороссия», озвученный Владимиром Путиным и предполагавший отсечение Украины от Черного моря, провалился. В Харькове, Одессе, Днепре сепаратистские выступления не получили массовой поддержки и были подавлены — сказались и более решительные действия местных элит (как группа Игоря Коломойского в Днепре), и активность проукраинского гражданского общества, и искусственность самого имперского конструкта «Новороссии», чуждого большинству жителей юга Украины XXI века. Историк Сергей Плохий указывает, что проект «Новороссия» игнорировал сложную, многослойную идентичность жителей Юга и Востока Украины, которая не сводилась к простому русскоязычию.

Провал «Новороссии» наглядно продемонстрировал пределы эффективности российской пропаганды и реальный уровень поддержки сепаратистских идей, даже на территориях, которые традиционно считались пророссийскими. Крымский сценарий, опирающийся на уникальные предпосылки — наличие российской военной базы и давнюю автономию, — оказался невозможным для повторения в других условиях. В российской же подаче провал объяснялся «жестокостью киевской хунты» и «предательством» части местных элит. По мнению Олега Саакяна, это заставило Москву сконцентрировать усилия на удержании хотя бы части Донбасса, перейдя к более открытой военной фазе и отказавшись от прикрытия «гражданским противостоянием» в других регионах.

Долгая тень «весны». Последствия для Донбасса и Украины

События весны 2014 года отбросили длинную и мрачную тень на будущее Украины, а особенно — Донбасса. Этот период стал переломным моментом, когда геополитическое противостояние перешло из сферы дипломатии в открытую фазу конфликта. Кульминацией, в рамках продвигаемой Москвой концепции, стала стремительная аннексия Крыма Российской Федерацией в марте 2014 года. Этот процесс был формально обоснован референдумом, результаты которого не были признаны Украиной и большинством мирового сообщества. Хотя захват полуострова прошел почти бескровно, он создал опаснейший прецедент силового передела границ в Европе, подорвав сложившуюся после Холодной войны систему международной безопасности.

На Донбассе же «весна» обернулась полноценной войной. Тысячи погибших с обеих сторон — военных и гражданских, миллионы людей, вынужденных покинуть свои дома, став беженцами или внутренне перемещенными лицами. Данные Управления Верховного комиссара ООН по правам человека наглядно демонстрируют масштаб трагедии. Но за сухими цифрами скрываются разрушенные жизни, потерянные судьбы и искалеченные семьи. Это самая очевидная и страшная цена тех событий — цена, которую регион продолжает платить и сегодня. Промышленный потенциал оккупированной части Донбасса был в значительной степени разрушен, шахты затоплены, предприятия остановлены или разграблены, регион погрузился в экономическую депрессию и полную зависимость от внешних дотаций.

Иллюстрация создана автором с помощью ИИ

Минские соглашения, призванные остановить кровопролитие, заморозили конфликт, но не решили его по существу. Они превратили часть Донбасса в «серую зону» под фактическим внешним управлением, оставаясь на долгие годы предметом дипломатических баталий и взаимных обвинений в невыполнении обязательств. Конфликт низкой интенсивности тлел, унося жизни, не позволяя региону вернуться к нормальной жизни.

Но, возможно, самая глубокая рана — невидимая: раскол в умах, ненависть и недоверие, посеянные пропагандой и кровью. «Относиться к таким вещам [пророссийской подрывной деятельности] нужно со всей серьезностью, как к попыткам подрыва конституционного строя», — рефлексирует Владимир Кипень о недооценке угрозы до 2014 года, вспоминая, как на проявления сепаратизма смотрели сквозь пальцы под предлогом «свободы слова». Эта ментальная пропасть, вырытая весной 2014 года, сделала перспективы реального примирения и реинтеграции чрезвычайно сложными, даже если бы военные действия прекратились.

Бунт или операция?

Так чем же была «русская весна» 2014 года? Была ли она неизбежным следствием внутренних проблем? Или же эти проблемы были лишь использованы как топливо для пожара, раздутого извне?

С одной стороны, нельзя отрицать наличие реальных страхов и недовольства у части местного населения, которые были умело использованы. Без этой почвы внешнее вмешательство могло бы и не дать такого эффекта. С другой стороны, доказательства прямого российского участия — от пропагандистской накачки и финансирования до отправки боевиков, оружия и прямого военного командования — слишком многочисленны и убедительны, чтобы их игнорировать. Утверждать обратное – значит игнорировать огромный массив доказательств. Признания участников, данные расследований, сама логика развития событий указывают на то, что без российского «спускового крючка» трагедии такого масштаба, вероятнее всего, удалось бы избежать.

Анализ представленных фактов, аргументов и контекстов позволяет читателю самостоятельно взвесить их значимость и сформировать собственное, обоснованное суждение о природе событий, которые не только разожгли войну на Донбассе, но и стали прологом к дальнейшему трагическому развитию событий в Украине.

Автор: Дмитрий Белик