Вода сомнительного качества и экологическая аномалия на Донбассе. Разговор с гидрогеологом

Донбассу нужна качественная система мониторинга грунтовых вод и не только. В этом убежден гидрогеолог, доктор технических наук Евгений Яковлев, с которым «Новости Донбасса» пообщались о рисках для экологии региона, связанных с боевыми действиями, оккупацией территории и затоплением шахт.

В 1979 году на шахте «Юный Коммунар» был взорван ядерный заряд на глубине свыше 900 метров. Это было сделано для снижения выбросов метана. В 2001 году добыча на «Юном коммунаре» была прекращена, и шахта начала работать в режиме водоотлива. В Донецке весной 2018 года заявили, что полностью остановят откачку воды на «Юнкоме». Там утверждают, что контролируют радиационную обстановку в районе затапливаемой шахты. Последние исследования украинских экологов говорят, что «Юный коммунар» действительно затапливается со стороны «Полтавской» и «Енакиевской» шахт, но там ситуация далека от критической.

В 2016 году при международной поддержке эксперты в сфере экологии из Москвы, Киева, Донецка и Луганска проводили встречи в Стамбуле. Темой встреч, среди прочего, была ситуация с водой Донбасса.

Мнения относительно дальнейшей консервации шахты «Юнком» разошлись. Известно ли вам доподлинно, что из нее прекратили откачивать воду и ее затопило? Какая там сейчас ситуация и ваш прогноз - чего нам ожидать?

Известно лишь то, что продолжается подъем уровней. Пока последствия могут быть в одном - появление дополнительного источника загрязнения подземных вод в интервале от шахты «Юнком» до шахты «Торецкой». Это загрязнение малыми количествами цезия и стронция в подземных водах. Но, к сожалению, нормального мониторинга ни по ту сторону, ни по нашу - нет. По нашу сторону он важен, чтобы уловить возможный момент появления загрязнений. По ту сторону – возможность движения химикатов не только по подземным выработкам, но и через толщу. Пока можно сказать только об одном: того количества радиоактивности, которое есть в шахте «Юный коммунар» (в этой камере) недостаточно для серьезных последствий. Они могут появиться только как дополнительный источник загрязнения, изменения природного фона.

Если в Донецке приняли такое решение, значит есть какие-то расчеты или они это сделали, потому что нет денег на откачку воды?   

Это действительно было дорогое «удовольствие» даже в те времена, когда «Юнком» откачивался. Где-то году в 1994, когда доллар стоил 5 гривен, откачка воды с глубины километра на шахте стоила 15 миллионов гривен в год. А две соседние шахты уже были затоплены, и вода не фильтровалась, перетекала.

Самое устрашающее то, что эта шахта выше, чем шахты нашей, контролируемой территории. При затоплении поток подземных вод будет идти на правый берег Северского Донца. Нужно четко знать, проскакивают эти радионуклиды или нет, потому что мы – финальная точка этого потока.

Но они еще не пришли с потоком?

Нет. Может, через 10 лет, а может, через 30 лет. Здесь есть и выработки, и сплошные породы, где вода фильтруется 100-200 метров в год. Поэтому нужен мониторинг ситуации. Остается очень много неизвестных по части условий движения этих загрязненных вод.

Там преобладают породы, которые очень медленно растворяются в воде, из-за чего выход радионуклидов будет очень медленным. Кроме того, после взрыва прошло уже 40 лет. А цезий и стронций распадаются наполовину примерно за 30 лет. Уже 60% радионуклидов к моменту затопления не стало.

То есть прогнозы более-менее…

… консервативны относительно возможной опасности.

Вы говорите много неизвестных…

… именно в параметрах.

Эти параметры можно запросить у России, которая де-факто контролирует оккупированную территорию Донбасса? Вы пытались?

У меня есть отчет Датской геослужбы от 1992 года. Также есть их отчет по бурению этих скважин до распада Союза. Есть еще уверенность в том, что на пути потока радиоактивности есть огромный поток пород и воды. И если представить, что условно весь объем радиоактивности мы растворим в этом объеме пород и воды, он все равно не достигнет критических величин.

Изучение ситуации выходит на заключительную стадию, которая заключается в отслеживании возможного влияния на основной фактор движения радионуклидов. На той (оккупированной, - ред.) стороне уверены, что опасных количеств для их территорий не будет. А нам, я считаю, нужно иметь свою систему мониторинга, потому что не все параметры мы знаем. Все же есть возможность ускоренного движения потока по горным выработкам.

А сколько такая система мониторинга может стоить?

Если взять хотя бы три скважины на глубину хотя бы до 200 метров это около 1 миллиона гривен в год. Это не большая сумма денег, потому что она будет работать не только на «Юнком». Она будет работать на оценку переноса загрязнений – то, что будет вымываться в шахтах из конструкций, материалов, остатков нефтепродуктов и будет идти в общем подземном потоке. Там появится дополнительный объем радионуклидов цезия и стронция. Нам нужно отслеживать весь фронт подземных вод.

В целом какова ситуация с загрязнениями почв в Донецкой и Луганской областях?

Почвы на Донбассе насквозь загрязнены за счет выбросов в воздух, который оседал на поверхность, загрязнены грунтовые воды за счет работы транспорта. Донбасс в период своего максимального технического развития был загрязнен на уровне отходов. Регион был экологической аномалией полвека. Сейчас картина частично улучшилась – местами стало лучше качество воздуха и местами стали чище поверхностные воды. Грунтовые воды остались прежними.

То есть если продолжать затапливать шахты, будет хуже?

Да.

Почему происходит подтопление и оседание грунта?

Оседание происходит по принципу почти «один к одному». Например, вынули метр угля – на столько же оседает поверхность. Но если у вас в балке, возле реки уровни грунтовых вод были два метра, а поверхность осела на пять, значит вода имеет шансы выйти на три метра выше – затопить территории в площади, где извлекли уголь. Если мы создаем свободное восстановление грунтовых вод до природных отметок, произойдет подтопление.

Но есть и другие риски?

Создается техногенная трещиноватость - порода подроблена в зоне, где вынули уголь. Вода делает породу более мягкой, возникает дополнительное проседание. На Донбассе около 150 объектов расположены над старыми горными выработками. Сегодня при возвращении уровня уже такие случаи есть – и в Стаханове, и в Краснодоне. Еще до сегодняшних событий эти явления происходили: рвало кабели, газопроводы, трещали дома и так далее.

К тому же более активно продвигается загрязнение. Северский Донец обеспечивает водой 90% населения Донецкой области и 30% населения Луганской. Качество воды – очень тревожное.

Эксперт показывает сначала карту качества грунтовых вод на Донбассе по состоянию на 1966 год.

Затем эксперт показывает карту качества грунтовых вод на Донбассе по состоянию на 1995 год.

Кроме того, вместе с водой идет газ-метан. Он жиже воды в 1000 раз, он всплывает и идет над водой. При отработке появляются новые трещины – в подвалах, канализационных траншеях. Когда резко опускаются отработанные породы, возникает техногенное землетрясение. Потому что при опускании породы в воде, она реагирует более жестко. Как детская игра – нырнули, а возле вас кто-то бьет камень о камень. В воздухе это просто звук, а вода толкает как поршень. Кроме того, она смазывает породы, поэтому под водой удар происходит сильнее.

Как избежать этих рисков?

Есть примеры безопасного закрытия шахт. В Германии до начала горных работ наметили шахты, которые более проницаемы. Создали систему удержания уровней подземных вод на безопасных глубинах – 250-350 метров, которые исключают движение воды. Воду откачивают, очищают и сбрасывают в Рейн.

Сейчас это стоит бюджету Германии 300 миллионов евро в год. Это так называемые вечные работы. Такая же система, но менее совершенная, в Уэльсе (Великобритания, - ред.). Потому что немцы сбрасывают воду в трансграничную реку. В Уэльсе проще – они сбрасывают в море. То есть чистят воду, но не подготавливают ее до такого состояния, как немцы.

Но в Украине же тоже есть откачка воды?

Защитной откачки на нашей территории нет. Я имею ввиду специальную откачку при содержании уровней на глубинах, которые исключают загрязнение, подтопление, деформацию поверхностей и новые пути движения газа.

На той (оккупированной, - ред.) стороне есть уже три шахты в Макеевке, Горловке, Енакиево, которые переведены в режим защитной откачки. Но на какой глубине они держат уровни и на какой площади, можно только предполагать. Может, это глубина, о которой когда-то шел разговор – 20-25 метров. Но это не обеспечивает эффективную защиту.

Вы проводите экспедиции на неподконтрольную территорию Донбасса, чтобы изучать состояние экологии и шахт?

В ноябре 2016 года при поддержке Центра гуманитарного диалога мы провели экспедиции по оценке качества воды резервных источников водоснабжения.

Мы отобрали 60 проб воды – 30 с этой стороны, 30 – с той нам помогли отобрать коллеги из «Воды Донбасса». Оказалось, что 90% воды были не того качества. Здесь помимо прочего начало влиять состояние водопровода и канализации, которые теряют в среднем 50% воды и тепла. Поверхностные воды в условиях Донбасса изначально, не говоря о Водной рамочной директиве ЕС, не могут быть питьевыми. Они абсолютно не защищены.  

Летом В Донецке затопило неработающий торговый центр «Северный». Известно ли вам, это произошло из-за шахтных вод?

У меня есть подозрение, что это не прямое воздействие шахтных вод, а через грунтовую воду. Такой эффект мы наблюдали в Стаханове.

Этому может быть двоякая причина. Донецк еще в ранние времена независимости был подтоплен. Вода выходила в подвалах и местами по нижней части возле Кальмиуса, потому что сети теряли до 50% того, что они прокачивали. При избытке воды из трубопровода они иногда поступают в таком количестве, что не успевают просачиваться вниз и образуется так называемый техногенный водоносный горизонт – верховодка. Вода зависает на малейшем водоупоре. Воде во время подъема не обязательно выходить на поверхность, она поднимается на грунтовый горизонт, ее выталкивает в канавы, подвалы и любые склоны балок.

Вам известно, как Россия реагирует на то, что Северский Донец загрязнен?

Она отреагировала еще в 90-е годы, когда после первого этапа закрытия шахт (более 20 угольных предприятий) снизился уровень очистки воды. Почувствовав дополнительное затопление шахт, в России тогда увеличили мониторинг. Качество воды, которое шло на орошение, ухудшилось. Но деваться некуда. Использование этих вод потребовало дополнительных затрат по улучшению качества. Но ураганного загрязнения Северского Донца на технологическом уровне ожидать не приходится. Как питьевой источник он уже не источник, начиная на входе в Харьковскою область из России.

Для меня гораздо тревожнее то, что в Северском Донце нет водоохранной зоны. Река превратилась в стихийную свалку.

Все забыли о влиянии фильтрующих прудов-накопителей. В советское время их было 1,5 тысячи – это решето, через которое в грунт просачивалась вся грязь с химических и металлургических предприятий. Они сегодня безвестны. Предприятий не стало, контроля тоже не стало. Еще нужно учитывать такие факторы, как нынешнее состояние дамб и платин. Они все дырявые, не поддерживаются должным образом.  

Звучит неутешительно…

Нужна научная оценка нынешнего состояния и прогноз хотя бы на ближайшие 10-12 лет активного влияния затопления шахт.

Как человеку понять, что его земля неплодоносна из-за того, что подтоплена?

У моих родственников в районе первомайских шахт (Луганская область, - ред.), например, летом земля стала приобретать белесый цвет. Подошли грунтовые воды, солнце их испарило, а соль осталась. Понять можно и по тому, что растения рядом начали иметь угнетенный вид, появляются темные пятна, рано желтеют. Это уже признаки состоявшейся беды. Но лучше провести химический отбор.

На Донбассе даже на расстоянии 30 километров от Донецка мы делали эколого-геологический съем. В грунтах - вся таблица Менделеева. Почва — это накопитель и жидкого, что протекает по ней, и того, что на ней оседает, и того, что вы размещаете в ней в виде отходов. Второй мощный накопитель – это илы в реках. Это тоже сорбент, который набирает и крепко держит. Кроме того, существует практика анализа молока, овощей, фруктов. Они более активно набирают новые вещества в свой состав.  

Гумус – жертва вредных накоплений. Это та система, через которую растения усваивают полезные вещества. Я отследил показатели снижения гумуса с 1980-х годов. Содержание гумуса в Украине уменьшилось наполовину, особенно в степных областях - Полтавской, Черкасской, Кировоградской.  Мы можем видеть, что последние 30 лет у нас не растет урожайность. Аграрные специалисты говорят, что при таком содержании гумуса какие бы технологии мы не применяли, сельское хозяйство будет неприбыльным.

А почву можно очистить?

Да, но это очень длительный процесс. Есть щадящая очистка, ее предлагали после чернобыльской катастрофы. Это терапия растениями. То есть вы сажаете-сжигаете и радиоактивную золу надо захоронить, но надо понимать, куда.

В сельском хозяйстве в полесье действует система: корова-навоз-огород. Лишь тогда что-то можно собрать, потому что песчаные почвы бедны гумусом. Но в то же время корова летом съедает полсотни килограмм травы, около полутора килограммов пыли вместе с радионуклидами. Потом это все уходит в навоз и на огород. И вдруг обнаруживается, что цезий и стронций природным путем уменьшаются – они распадаются, а у людей на огороде радиоактивность растет. В соответствии поднимается и уровень радиоактивности молока и овощей.   

Каков выход из такой неутешительной ситуации с водой?

Когда мы исследовали подземные источники на Донбассе, они не имели превышения нормативов питьевой воды. Нужно максимально быстро перевести школы, садики, больницы на подземное водоснабжение, то есть вырыть скважины на глубине до 200 метров. Это стратегический выход на безопасную воду. Это не значит, что нужно отбросить систему «Воды Донбасса». Но ее нужно использовать только в технических целях.  

Эти воды пока не тронуты?

Они используются на 15-20%.

Шахтные воды могут попасть в эти скважины?

Нет. Мы можем выбрать участки за пределами и затопления шахт и военного воздействия.

Сколько стоит обустройство одной скважины?

В среднем от 100 до 500 тысяч гривен. Я считаю, это должна быть государственная программа.