«Мы спали с покойницей в одной постели». Мать не позволяла похоронить тело дочери на протяжении 18 лет

В начале июля в квартире города Константиновка, в Донецкой области, полиция обнаружила мумифицированное тело 22-летней Дарьи. Оно пролежало в доме почти 18 лет. Мать девушки Ольга все это время была рядом.

Когда Дарья умерла, ее младшей сестре Зарине было 12 лет. Семь лет она жила рядом с телом Дарьи, которую их мать считала живой. Зарина никому не рассказывала о том, что происходит дома, — ни в школе, ни родственникам.

В 19 лет Зарина покинула родной город и переехала в Киев. И только в этом году впервые рассказала о пережитом.

Журналисты издания Hromadske поговорили с ней, чтобы понять, как такое могло произойти. Почему ни школа, ни соседи, ни родственники, ни социальные службы не замечали, что в семье что-то происходит, ведь очевидно, что факт мертвого тела сестры в квартире определенным образом влиял на Зарину. В конце концов, от разлагающегося тела исходит специфический запах, который ничем нельзя скрыть. Неужели соседи ничего не заметили?

Далее — прямая речь Зарины.

«Мама спала с топором под подушкой»

Наша семья всегда была бедной. Мама [Оля] перестала работать, когда мне было пять. Мы росли без отцов. Мы с сестрой рождены вне брака от разных отцов. Я никогда не видела своего отца. Имя и фамилию знаю, но на этом все. Он не из Украины.

Мы жили на пособие матери-одиночки, еще была какая-то субсидия. Несмотря на то, что мама не работала и была дома, моим развитием занималась сестра. Благодаря ей я сначала хорошо училась.

Зарина в детстве

Когда мне было 8 лет, у моей мамы умер отец. Она его очень любила. После этого она начала меняться.

До этого мама хоть немного общалась с людьми, имела какие-то знакомства. Но в целом к миру относилась с недоверием. У мамы в семье были еще три сестры. Там были «любимицы», а кого-то считали не очень, постоянно что-то делили. Но это не слишком удивительно, думаю, во многих семьях такое бывает.

Я больше запомнила маму уже в этом ее измененном состоянии. Она заклеивала окна бумагой, спала с топорами под подушкой. Тогда она говорила, что видит что-то, слышит голоса. Я этого не видела и не слышала. И было очень странно, что я чувствую одно, а мама — совсем другое.

Она сажала нас с сестрой и постоянно рассказывала какие-то истории. Я тогда думала, что это правда. Началось с того, что она говорила, будто ее семья — не ее, что ее подбросили, что у нее есть богатые родственники.

Я была ребенком, у меня не было жизненного опыта, чтобы это оценить. Никто из ее семьи не воспринимал это серьезно, хотя она им прямо говорила: «Вы — не моя семья». И никакой реакции. Тогда она еще общалась со своей мамой и сестрами. Те только иногда говорили: «Оля, что ты чудишь?».

«В школе меня били почти на каждом перемене»

Мама была против любого общения с людьми. До 19 лет она водила меня за руку. Постоянно повторяла, что меня могут похитить. Нигде меня не оставляла одну. Могла прятать ключи, чтобы я не могла сама открыть дверь.

В школе меня били почти на каждом перемене. Поэтому когда спрашивают, почему я никому не могла рассказать, — мне некому было сказать. Меня издевались одноклассники, учителя меня унижали, говорили, что я бедная, постоянно допрашивали, почему у меня такая мама. У меня не было ощущения, что кто-то из взрослых может помочь.

Был случай: весь класс преследовал нас с мамой до самого дома после того, как она забрала меня из школы. Они шли шеренгой, кричали матом, бросали грязью. И когда моя мама не может себя защитить, а я должна защищать ее от детей — это очень тяжело. Учителя это видели, но никто ничего не делал.

«Мы спали с мертвым человеком 4-5 дней в одной постели»

Дарья училась в училище, получала стипендию и приносила деньги домой. Было странно, что мама не работает, а сестра специально учится, чтобы мы выживали. Я в школе получала еду для «бесплатников» и носила ее домой. Сама в школе не ела.

С 2004 года мы голодали. Бывало, что на день был только кусочек хлеба. Моя мама весила до 40 килограммов.

Примерно тогда же, когда мама изменилась, у сестры начались серьезные проблемы со здоровьем. У нее был сильный псориаз и какие-то приступы — возможно, эпилепсия. Сначала мама вызывала «скорую». Но потом совсем перестала водить сестру к врачам.

Во время приступов сестре казалось, что она умирает. Она могла кричать. Меня это очень пугало. Ее тоже, потому что она не понимала, что с ней происходит. Она продолжала ходить в училище, но и там у нее случались приступы. Из-за этого ее начали издеваться, друзей у нее там не было. Потом она вообще перестала выходить из дома. После смерти ее никто не искал.

Дарина

Это произошло 19 декабря 2006 года. Моя сестра кричала весь день, а вечером она перестала... Мама сказала, что Дарина жива, что ее нужно положить в кровать и отогреть. Мы спали с мертвым человеком 4-5 дней в одной кровати.

Потом я увидела изменения на теле и сказала об этом маме. Она перенесла Дарью на другую кровать. В течение месяца я видела, как тело разлагается. Мама говорила, что с Дарьей все нормально.

Мама запретила мне говорить об этом кому-либо. Пугала тем, что меня посадят в колонию и будут насиловать. Если кто-то из людей спрашивал ее, где Дарина, мама говорила, что сестра вышла замуж и уехала за границу.

У меня не было мысли обратиться к кому-то. Чувствовала, что я одна в маленькой комнате и больше никого нет в мире. Мир показал, что я никому не нужна.

Как-то соседка Наталья пришла с полицейским и работниками ЖКХ, которые перекрывают воду. Они выбили нам дверь и увидели мусор. Но в комнату, где лежала моя сестра, не заходили. Посмотрели на меня и сказали: «О, еще одна больная растет... еще одна ку-ку». Перекрыли воду и ушли.

Этот случай многое показывает. Потому что зашел представитель власти, увидел все это, посмеялся и ушел. Я была несовершеннолетняя. Они должны были сообщить в соцслужбы, но никто ничего не сделал. Мама вообще не платила за коммунальные услуги. Нам отключили свет, газ, воду.

Также мама перестала выносить мусор из квартиры. Когда сломался туалет, мы испражнялись в пакет, который она оставляла в квартире. Я не мылась. Я счищала с себя грязь. Мама не пускала меня на медосмотр в школе, пока я туда ходила.

После смерти сестры я почти весь седьмой и восьмой класс не ходила в школу, а потом в девятом не сдала экзамены. Мама как-то общалась с учителями, но она была очень агрессивной в общении, постоянно всех в чем-то обвиняла.

За все эти годы помню только один случай: классная руководительница пришла и просунула через дверь записку. Что-то вроде «если не придете, не получите зачет за год». И все. Больше никто никогда не приходил.

Проходили годы, я пыталась говорить, что сестра не вернется, у мамы случались истерики, она становилась агрессивной. Она и по сей день говорит, что Дарина жива.

После того как сейчас история стала публичной, никто из родственников мамы со мной не связался. Никто из знакомых, учителей. Все молчат.

«Мама водила меня на кладбище и заставляла собирать еду»

Мама могла по 20 дней не выходить из дома, если ей казалось, что нельзя, даже если мы были голодны. Я начала думать, как выжить. Считала, сколько каши сварить, сколько хлеба можно съесть в день. Мы ходили на базар, просили [выброшенные] листья капусты.

Мама водила меня на кладбище и заставляла собирать еду. Меня оттуда прогоняли.

Целый год после того, как мне не зачислили девятый класс, я сидела дома. Я поняла, что мне нужно хотя бы как-то социально существовать, чтобы была хоть какая-то ниточка к внешнему миру.

Я читала все, что было: книги, газеты. И в какой-то газете увидела, что есть вечерняя школа. Я сказала маме: «Ты должна меня туда отвести». С огромными истериками, но она меня все же отвела. Меня приняли в вечернюю школу. Через год я начала повторно ходить в девятый класс, чтобы подтянуть программу.

После окончания школы, когда я работала в теплице в Константиновке, мне, честно говоря, в голову не приходило, что кому-то можно рассказать обо всем этом. Смерть сестры стала для меня точкой, после которой все замерло. Я проработала там полтора года.

«Я попала, по сути, в трудовое рабство»

В теплице я познакомилась с девушкой. Не то чтобы мы дружили, но общались. Она сказала, что в Киеве есть работа официанткой, хорошо платят. Но когда я приехала, то попала, по сути, в трудовое рабство.

Это был конец 2013 года, мне было 19. Мне предложили работу в ресторане, который, кажется, назывался «Княжий двор». Он был на окраине. Сначала я работала просто за еду, а потом и в еде начали ограничивать. До меня даже домогались. Я не выходила за пределы ресторана почти полгода, там же и жила.

Я там познакомилась со своей нынешней подругой. Она мне помогла. Сказала: «Зарина, надо уходить, нас просто используют». Мы с ней сняли комнату. Потом я пошла работать на кассу в магазин.

После переезда я продолжала общаться с мамой. Я ее содержала, потому что у нее нет пенсии.

«Моя мама не была наркозависимой или классической алкоголичкой»

Впервые я пошла на психотерапию в 26 лет. Моя первая терапевтка была моей знакомой. Я попыталась ей рассказать эту историю. Но она не дослушала, сказала, что не выдерживает. Я ей так и не сказала о смерти сестры.

Потом я нашла юриста. Это был, наверное, 2021 год. Рассказала ему. Это впервые кто-то услышал эту историю полностью. Он сказал: «Зарина, не надо это трогать. Прошло много времени. Как ты это докажешь?».

Зарина

Мне нужна была хоть какая-то опора, человек, который бы поддержал, потому что мне было очень страшно. Я осталась одна со всем этим. Даже когда появлялись друзья, я думала: как я могу такое кому-то рассказать? У меня очень тяжело строились отношения. Боялась потерять тех немногих людей, которые у меня были.

Впоследствии я снова начала терапию. Спустя долгое время я решила рассказать психотерапевту эту историю. Она была первой, кто сказал: «Зарина, с этим нужно что-то делать». Она смотрела на это с точки зрения моего исцеления, потому что никакая терапия не помогла бы, если бы я продолжала носить это внутри.

Многие люди не верят, потому что это пугает. Но это произошло. Моя мама не была наркозависимой, не была классической алкоголичкой. И я выросла нормальной, хотя были миллионы шансов стать совсем другой. Если это случилось со мной, значит, это может повториться и с другими.

Это больше о системе. Если бы соцслужбы пришли раньше — нас бы забрали, возможно, в детдом. Там тоже не самые лучшие условия, но моя сестра была бы жива. И сколько таких историй за закрытыми дверями... Мы жили на пятом этаже, соседи со всех сторон — и никому ничего не было нужно.

В августе 2025 года, когда фронт приблизился к Константиновке, Зарина вывезла маму в Киев. Арендует ей квартиру и обеспечивает продуктами.

«Я сама кремировала сестру»

Однажды я отвела маму к психиатру. Когда врач сказал, что она больна, мама вышла из кабинета и устроила истерику. Я не смогла ее загнать обратно.

Сейчас моей маме назначена судебно-медицинская экспертиза. Моя единственная надежда — что ей поставят диагноз и будет какое-то дальнейшее решение. Возможно, ее положат в клинику. Потому что я не справляюсь. Не могу и не хочу, потому что теперь эта ситуация воспринимается гораздо тяжелее.

Я сама кремировала сестру. И мама, наверное, даже не знает, что я это сделала. Экспертиза установила ненасильственную смерть. Но после 18 лет трудно точно определить причину.

Что я чувствую к маме сейчас? Если думать, что она больной человек и ей нужна помощь, то мне ее жаль. Такое может случиться с кем угодно. Мы оказались в пространстве, где были невидимыми. Но с другой стороны, у меня очень много негативных эмоций.

Сейчас я поставила себе цель построить нормальную, счастливую жизнь. Это мой долг перед собой — сделать свою жизнь хорошей, потому что мне дан шанс выжить. Как-то так получилось. Я осталась нормальным человеком. И я хочу использовать это для чего-то хорошего, а не для того, чтобы дальше бороться с этим ужасом.

Этим летом Зарина вместе с адвокатами обратилась в полицию. Собственно после ее обращения правоохранители пришли в квартиру, обнаружили там мумифицированное тело сестры и открыли уголовное производство.

В ноябре 58-летней Ольге объявили подозрение в злостном неисполнении родительских обязанностей и надругательстве над телом умершей. Также женщину направили на экспертизу для установления ее психического состояния. Выводов пока нет.

Мы спросили Константиновскую окружную прокуратуру, проверяют ли правоохранители бездействие соцслужб. В прокуратуре информацию не предоставили — ответили, что это может повредить досудебному расследованию.

В то же время правоохранители отметили, что согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, установить причину смерти Дарины невозможно, потому что тело было мумифицировано. Телесных повреждений эксперты не обнаружили.

Также правоохранители получили сведения об обучении Дарьи и Зарины. В частности, информацию об учителях, состоянии здоровья сестер, фактах прогулов, неявке на обучение и повторном получении образования. Однако содержание этих документов разглашать не могут из-за тайны следствия.

В прокуратуре подчеркнули, что Константиновка сейчас находится близко к линии фронта, а это затрудняет сбор доказательств в уголовном производстве.